– Я сегодня добрый, – сказал он, – день выдался хороший, теплый, птички поют… Потому оба умрете сейчас быстро и без особых мучений. Хотя это больше потому, что мне некогда, а то я немножко…

Улыбка его стала очень недоброй, а я с силой выдохнул воздух, сжимая грудную клетку. Веревки ослабели самую малость, в ладони впечатались рукояти пистолетов.

Сцепив челюсти и не дыша, я поднял стволы как можно выше и нажал на спусковые скобы. Чародей вытаращил глаза, пули ударили перед ним в пол, брызнула мелкая мраморная крошка.

Я застонал и, ухитрившись вывернуть кисти чуть сильнее, надавил на курки снова. Чародей вскрикнул, побелел, я видел, как из носка его сапога брызнуло облачко пыли. Я закусил губу и выстрелил снова и снова.

– Что ты… – вскрикнул он, упал на колени, тут же торопливо вскочил, но я продолжал стрелять, он повалился лицом вниз.

Из раненой стопы потекла алая кровь, он приподнялся на четвереньках, но я выстрелил снова и, набрав воздуха в грудь, несколько секунд бурно дышал, затем снова сузил грудную клетку и живот изо всех сил, выстрелил из обоих пистолетов.

Он на четвереньках обратил ко мне яростное лицо, губы зашевелились, но я видел, как под ударом тяжелой и раскаленной пули дернулось его запястье, там возникла дыра, с силой брызнула кровь.

Рука подломилась, он упал лицом вниз. Голова дернулась в тот момент, когда лбом коснулась пола. Макушка с седыми волосами исчезла, сорванная пулей, кровь хлынула мощным потоком.

Я вздохнул глубоко и десяток секунд бурно дышал, пока не услышал тревожный голос Понсоменера:

– Сюда бегут…

Я повернул кисть с зажатым пистолетом в его сторону, так двигать легче, выстрелил. С двух шагов в узел нетрудно, но я попал с третьего раза, слишком боялся зацепить его самого.

Веревка лопнула, Понсоменер задвигался всем телом, толстые кольца просто опали на пол. Он тут же метнулся к распростертому в луже крови магу, выхватил у него из-за пояса свой же нож и, не делая ни одного лишнего движения, быстро перерезал пару веревок на мне.

– Все, – сказал он, – надо бежать.

Я кое-как освободился от остальных пут, делая массу суетливых и ненужных движений.

– А почему все не исчезло?

– Он еще жив, – сообщил Понсоменер. – Кровь течет, а это значит, сердце ее качает… А потом да…

Дверь распахнулась, вбежало четверо огромных стражей. Я злобно всадил в каждого по две пули, все четверо с грохотом и лязгом металла скатились по ступенькам.

Понсоменер быстро прыгнул к поверженному магу, сорвал с шеи амулет и ринулся к выходу.

– Сейчас все будет рушиться!

Я понесся за ним, со всех сторон и сверху раздался грозный треск, сухие щелчки, словно руки великана ломают стволы деревьев. Земля задвигалась под ногами, а по стене, мимо которой бежим, резко и страшно пробежала сверху вниз извилистая трещина.

Я крикнул на бегу:

– Ты хоть знаешь, куда бежать?

– Да, – крикнул он, не оборачиваясь.

– Чутье?

– Зачем чутье, – прокричал он, – запомнил…

Справа и слева стены рушились, одна падала прямо на Понсоменера, я не успел крикнуть, но она рассыпалась в серый песок, а тот исчез, едва коснувшись пола.

С далекого верха со свистом пронеслась и разбилась о каменный пол дивно красивая ваза, разлетевшись на тысячи сверкающих фрагментов.

У мага наверняка были и другие вещи, что творил не он: подарки, находки, купленное у других магов, это все теперь, лишившись опоры, рушилось на пол, что тоже исчезает вместе со стенами, а там рыхлая земля, не знавшая солнца, торопливо разбегающиеся многоножки и мокрицы…

Однако впереди еще один мрачный зал, я едва не влетел в него, однако Понсоменер резко остановился, раскинул руки, преграждая мне дорогу.

– Что там? – крикнул я.

Он прислушался, сказал быстро:

– Назад!.. Отступаем!

– А не прорвемся? – спросил я. – Сколько их?

– Назад, – повторил он и, повернувшись, побежал, крикнув: – Здесь тоже сейчас все…

Я ринулся за ним, за спиной страшно затрещало, будто раздираемая надвое гора. С грохотом покатились первые камни, почва вздрогнула от удара, затем затряслась, а тяжелые глыбы все рушились, земля вздрагивала, а грохот приближался.

Я несся, как испуганный олень, а то и вовсе лось, за спиной валятся, как мне кажется, целые эвересты и гималаи, земля трясется так, будто опускается в пучины океана Атлантида вместе с Гондваной.

Дыхание стало горячим и обжигает глотку, а Понсоменер летел как на крыльях, нескоро оглянулся, перешел на шаг и остановился.

– Глерд Юджин, как вы?

Я прохрипел обугленным ртом:

– Ты в прошлой жизни не был борзой? Или гончей…

– Борзой? – переспросил он. – А в какой прошлой?

Я отмахнулся.

– Ладно… А то в самом деле вспомнишь, мне уже страшно. Как ты такое чувствуешь?

Он ответил с некоторой неловкостью:

– Просто чувствую.

– Как кузнечики? – спросил я. – Говорят, муравьи первыми уходят. Еще за сутки до землетрясения. И всех куколок и расплод уносят… Эх, хорошо бы такое развить. Только Фицрою не говори. А то он все к бабам примеряет.

Он спросил озадаченно:

– А как такое можно к бабам?

– Не знаю, – ответил я. – Но если к бабам, то Фицрой может все.

Он почему-то остановился и торопливо побежал на то место, где только что возвышался замок чародея.

– Ты что? – заорал я. – Сейчас сюда примчится народ!

Он отмахнулся, бегал зигзагами по траве, опустив голову, иногда на ходу что-то пинал ногой, наконец с довольным воплем наклонился, а когда повернулся ко мне, весь сияющий, я увидел в его руках лук, который я подарил.

– Все, – сказал он торопливо, – можно уходить… Нет, в ту сторону! Сюда уже скачут…

– Хозяйственный ты, – сказал я. – И нож забрал, и лук…

Он сказал в изумлении:

– Как можно такое оставить!

Затаившись за кустами, пропустили мимо типичный конный разъезд в три всадника на легких конях, мало пригодных для перетаскивания тяжело груженных телег или даже в работе с плугом, но прекрасно приспособленных как для скоростной скачки, так и для долгих конных переходов с утра и до поздней ночи.

Понсоменер, как я заметил, тоже всматривался в коней, а не в седоков, с теми все понятно, нам нужны не они, а кони…

– Выбирать не приходится, – сказал я. – Берем!

Он сказал быстро: