И Слащев шел дальше.

В порту он попытался поговорить с солдатами. Но они не стали его слушать: волновались, торопились на погрузку.

Высланные Ниной Нечволодовой казаки из его охраны, которых Слащев оставил при беременной жене, сбились с ног, разыскивая его. Кутепов сообщил Нине, что Яков Александрович выехал в Севастополь и посоветовал искать его там.

Но его нигде не было.

Наконец появился первый след: соседи видели Слащева и рассказали о его экзотическом наряде.

Поиски облегчились. Человека в гусарском ментике видели прохожие.

Несколько кораблей, подбирали всех отставших от своих частей. Полностью загруженные пароходы отходили от причалов и бросали якорь на рейде, ожидая дальнейших команд. Ушел на рейд и пароход «Русь», где находилась Нина Нечволодова.

Слащева казаки нашли на опустевшем пирсе. Он продолжал бродить здесь, выискивая слушателей. Но им было вовсе не до разговоров с чудаком в гусарском ментике.

Наконец кто-то из казаков заметил одиноко стоящего на пирсе Слащева. Они подошли к нему.

— Ваше превосходительство, заканчивается посадка, — сказал кто-то из них. — Вот-вот отойдет последний корабль.

— Плевать! Это не имеет никакого значения, — сказал Слащев. — Я остаюсь с теми, кто не покидает Россию. Мы будем сражаться до конца.

Казаки понимающе переглянулись. Они знали: со Слащевым такая агрессия случалась после принятия излишней дозы кокаина. Тогда он становился упрямым, неуправляемым, критиковал всех и все.

— Но вас ждут, генерал. Начинается совещание, — решили схитрить казаки.

— Не желаю иметь с ними никаких дел! — решительно заявил Слащев.

— Но обсуждают вопрос обороны Крыма.

Что-то осмысленное промелькнуло в глазах Слащева.

— Где они, эти трусы, бегущие с тонущего корабля! — гневно воскликнул он. — Хочу посмотреть им в глаза! А главнокомандующий уже там?

— Все там. Ждут только вас.

Слащев позволил взять себя под руки и проводить на ледокол «Илья Муромец». Там ему сказали, что, к сожалению, совещание уже закончилось. Впрочем, Слащев на него уже не рвался. К нему подступило тяжелое кокаиновое похмелье.

— А где Нина? — капризно спросил он. — Почему ее нет?

— Она на «Твери». Вы скоро встретитесь, — успокоили его казаки.

Больше он никаких вопросов не задавал.

Его провели в пока еще пустующую каюту, уложили на койку, укрыли одеялом.

Врангель не забыл о Слащеве. Поинтересовался, где он? Ему рассказали. Главнокомандующий распорядился переправить Слащева на «Тверь» под наблюдение Нины Нечволодовой. С тех пор он больше никого не озадачивал до самого Константинополя.

Опоздавшие на погрузку и уже не вместившиеся на сверх меры загруженных кораблях, остатки Донского корпуса и Тереко-Астраханская бригада под командованием полковника Ковальского покинула пылающую Феодосию и пешком, верхом и на телегах, не делая даже коротких привалов, меньше, чем за двое суток прошли до Керчи. Лошадей не жалели, знали, что их все равно придется бросить.

В порту Керчи скопилось около тридцати тысяч солдат и беженцев. Но войска все прибывали.

Три транспорта — «Мечта», «Поти» и «Самара» — забрали всех. Но когда они покинули Керчь, в город пробилось ещё более десяти тысяч солдат. Они взволнованно толпились за портовой оградой, с надеждой и отчаянием вглядываясь в чистый морской горизонт.

Лишь под утро в Керчь прибыл посланный главнокомандующим ледокол «Гайдамак» и пароход «Русь». Они забрали всех, кто хотел покинуть Россию.

Когда «Гайдамак» и «Русь» покинули порт, на набережную стремительно влетела красная конница. Подскочили к самой воде. У кого-то из всадников сдали нервы, а возможно, из озорства, вскинул винтовку и выстрелил.

Капитан «Гайдамака» не оставил без ответа этот выстрел. Издалека до красноармейцев донесся протяжный и тоскливый басовитый гудок. И означал он прощание с Родиной.

* * *

В Евпаторию для посадки прибыло несколько маломерных судов, на них посадили все восемь тысяч человек желавших уехать. Старый начальник порта адмирал Клыков получил распоряжение не идти в Севастополь, чтобы дожидаться там отхода всей эскадры, а двигаться в Константинополь самостоятельно.

Повстанцы-махновцы вошли в город без единого выстрела.

* * *

Трудно проходила эвакуация из Ялты. Отступая, сюда с трудом пробилась уцелевшая часть корпуса Барбовича. Повинуясь приказу Врангеля «проявить максимальное благорасположение к генералу Барбовичу», ему отдали под погрузку самый большой, прибывший в Ялту, транспорт «Крым». Барбович, вопреки всем прежним приказам, не пожелал расставаться с конским составом, и со скандалом, с потасовками загрузил в транспорт не только три тысячи кавалеристов, но и их лошадей. Несколько часов понадобилось, чтобы Барбович отказался от этой своей безумной затеи. Беженцы и некоторые военные учреждения едва не остались на берегу. И все равно все не поместились. Паника прекратилась, лишь когда в Ялту прибыли еще несколько небольших судов. На них разместили всех желающих покинуть Россию.

* * *

Севастополь всегда обладал притягательной силой. Во время отступления сюда хлынуло значительно больше людей, чем первоначально рассчитывали ведавшие эвакуацией командующий Черноморским флотом адмирал Кедров и командующий армейским тыловым районом генерал Скалой. Для того чтобы вывезти всех, французы были вынуждены дополнительно зафрахтовать суда иностранных держав: Греции, Италии и Польши. Привлечены были даже баржи, которые большие суда брали на буксир.

Суда подходили на погрузку несвоевременно. В ожидании очередного транспорта у многих солдат и офицеров сдавали нервы. Некоторые из них, как сомнамбулы толкались в многолюдной толпе, ничего перед собой не видя. Их глаза были устремлены на горизонт. Поручик Чижевский прямо возле портовой ограды застрелил своего коня, а затем пустил пулю себе в лоб. Кто-то из более стойких где-то раздобыл металлический рупор и время от времени выкрикивал: «Господа! Умоляю, не стреляйтесь! Пароходы уже на подходе! Все уедем!»

Постепенно Севастополь пустел.

К полудню Врангелю доложили, что во всех портах погрузка солдат и беженцев полностью завершена.

Заканчивалась посадка и в Севастополе. Оставленные у причалов несколько кораблей предназначались для тех, кто пока ещё оборонял город. Они должны будут последними вернуться в порт и последними отплыть в море. Не погрузились на корабль и юнкера-сергиевцы. Им была доверена охрана порта и наблюдение за порядком при посадке на суда. Третьи сутки они ни на минуту не покидали порт.

Перед тем как судам навсегда покинуть Россию, Врангель попросил построить юнкеров на площади у Главного штаба.