Когда я поздно ночью возвращаюсь домой из полицейского участка, меня встречает обеспокоенная Джессика.

— Господи, Алекс! — подскакивает с дивана. — Где ты был? — придирчиво меня осматривает.

— В полицейском участке.

— Что? Почему?

— Джесс, тебе лучше уйти и никогда сюда не возвращаться.

Девушка непонимающе смотрит на меня.

— Джесс, уходи, — повторяю более настойчиво.

— Но…

— Уходи! — кричу на нее.

Она открывает рот, чтобы еще что-то сказать, но тут же захлопывает его. Вытирая с щек слезы, быстро собирает свои немногие вещи и убирается прочь из моей квартиры.

Я принимаю контрастный душ, смывая с себя вонь тюремной камеры, и начинаю уборку квартиры к приезду отца. Собираю гору пустых бутылок от виски, грязную посуду и одежду, разбросанную по дому. Когда заканчиваю наводить порядок, просто сажусь на диване в гостиной и жду. За окном уже поздняя ночь, но я не ложусь спать, хотя очень хочется.

Папа приезжает не один, а с мамой. Последний раз я виделся с ними полгода назад на рождественских праздниках. Мне кажется, что из года в год внешне мои родители не меняются, но сейчас они оба будто постарели лет на десять.

— Леша, что произошло? — серьезно начинает отец, пока мама удерживает меня в своих объятиях и плачет мне в плечо.

— Я избил человека. Но это вы уже знаете.

У меня нет желания рассказывать все по третьему кругу. Я сначала в подробностях доложил адвокату, а затем несколько часов отвечал на вопросы полицейских, поэтому я просто оставляю родителей и наконец-то ухожу спать.

Это был бесконечно длинный день, поэтому я моментально отключаюсь.

Мне снится сон, который я уже однажды видел. В моих руках Наташа. Я крепко обнимаю девушку и вдыхаю ее запах, испытывая при этом чувство неземного счастья. Но неожиданно Наташа начинает растворяться. И вот я уже стою один в кромешной мгле, растерянно верчу головой по сторонам, стараясь отыскать Кузнецову.

Кажется, что она где-то тут рядом, возле меня. Провожу руками по воздуху, пытаясь «пощупать» ее. Ощущение — что Наташа везде. Чувствую ее каждой клеточкой своего тела, но не могу увидеть и дотронуться.

Вдруг слышу ее истошный крик, полный боли. Он доносится откуда-то спереди, поэтому я срываюсь с места и бегу, передвигая ногами так быстро, как могу. Обувь тонет в сырой земле, от чего бежать становится неимоверно трудно. Но я все равно равно мчусь на Наташин крик, спотыкаясь о какие-то камни и ветки. А когда наконец-то добегаю, нахожу ее неподвижно лежащей на сырой земле. Я падаю возле Наташи на колени и беру ее в руки, прижимая к груди. Она тихо стонет и совсем не может пошевелиться.

— Леша, за какую девушку ты заступился? — осторожно спрашивает мама следующим утром.

— Какая разница?

— Это важно для дела, — говорит папа. — Мы будем пытаться договориться о мировом соглашении с пострадавшим. Для этого он должен раскаяться в оскорблении девушки и признать, что был не прав.

— Имя девушки не имеет значения.

— Адвокату и на допросе ты сказал, что это была девушка из рекламы купальников.

Ставлю кружку с кофе на стол и поднимаю на родителей глаза. Вот зачем они мучают меня этими вопросами, если им прекрасно известно имя девушки из рекламы купальников?

— Вы знаете, как зовут эту девушку.

За столом воцаряется тишина. Папино лицо не выражает ровно никаких эмоций, а вот мамино недовольство написано у нее на лбу, хоть вслух она ничего и не говорит.

— Я не хочу, чтобы ее имя фигурировало в моем уголовном деле, — настойчиво прошу. — Я не хочу, чтобы об этом писали в желтых газетах.

— Содержание мирового соглашения, если мы о нем договоримся, конфедициально, и даже суд не будет его раскрывать. Но если мы не договоримся о мировой, то все судебные процессы в США открыты, — замечает отец.

Обреченно прикрываю глаза, чувствуя, как дрожат пальцы. Я не могу подвести Наташу. О ней и так какие только гадости не пишут. Она не виновата в том, что я псих и параноик.

— Значит, надо договориться о мировом соглашении, — твердо говорю. На самого себя мне наплевать, а на Наташу — нет.

Отец и адвокат начинают вести переговоры с избитым мною Полом Кавински. Он безработный маргинал, который сам ранее был неоднократно пойман на кражах в магазинах. У него сотрясение мозга, перелом ребра, а также множество ссадин и гематом. Еще я выбил ему один зуб.

Пол Кавински с радостью соглашается на мировую. Еще бы, для него это же деньги с неба. Родители полностью оплачивают его лечение в больнице, а также выписывают ему чек на очень крупную сумму в качестве моральной компенсации. Думаю, он даже рад, что с ним такое случилось. Кто б ему еще просто так подарил столько бабла?

В Гарварде меня тут же вызывают в ректорат, и туда я тоже иду с адвокатом. Выход под залог до суда дает мне право жить обычной жизнью, которой я жил раньше, в том числе учиться, но тут очень строго с дисциплиной даже за пределами территории университета.

— Нам пришло сообщение из полицейского участка, что вы были задержаны за драку, — грозно смотрит на меня поверх очков проректор по учебной работе.

Сейчас конец июня, я почти закрыл летнюю сессию, но остался один последний экзамен.

— Да, — честно отвечаю.

— Мы очень огорчены тем, что один из лучших учеников Гарварда так порочит имя университета.

— Позвольте вас поправить, — мягко начинает адвокат. — Мистер Самойлов заступился за честь девушки. Такой поступок, наоборот, хорошо характеризует его как вашего студента. Это означает, что в Гарварде учатся небезразличные люди, которые не могут закрыть глаза на несправедливость. К тому же сам пострадавший признался, что был не прав, когда оскорбил девушку. Он не имеет претензий к мистеру Самойлову.

Я больше не принимаю участия в этом разговоре. Признаться честно, мне даже наплевать на то, что меня могут отчислить. И при другом раскладе меня бы действительно отчислили, если бы не одно очень важное «НО».

Формально в США нет коррупции. Здесь нельзя дать деньги гаишнику на дороге, чтобы он простил тебе пересечение двойной сплошной. Также нельзя положить преподавателю на стол деньги за то, чтобы он поставил тебе хорошую оценку за экзамен.

Но в США очень развита система спонсорства и пожертвований. Частные компании исключительно из добрых побуждений помогают различным учреждениям: интернатам, домам престарелых, школам, церквям, университетам… Моя мама, будучи выпускницей Гарварда и его ярой фанаткой, конечно же, не могла не стать одним из спонсоров.

Это никогда не давало мне никаких поблажек во время учебы, обычные преподаватели даже не знают о том, что моя семья делает благотворительные отчисления Гарварду. Но проректор, который сейчас сидит напротив меня и говорит о моем непристойном поведении, порочащем честь университета, прекрасно понимает, чей сын перед ним.