— И корзинки, — добавила другая.

— Ладно. Налейте топленый жир в овечьи пузыри, а пряжу увяжите в какую-нибудь шкуру. Только шевелитесь, у нас не так много времени.

Тем не менее они стояли и пялились. Здоровенные глазищи. Болячки вылечены. Паразиты изгнаны. Стояли и пялились.

— Послушайте, я знаю, что на санскрите говорю с акцентом, но вы понимаете, о чем я прошу, или нет?

Один юноша выступил вперед.

— Нам не хочется гневить Кали и отнимать у нее законные жертвы.

— Ты ведь пошутил, да?

— Кали несет уничтожение, без которого не бывает возрождения. Она разрушает узы, а мы привязаны ими к материальному миру. Если ее прогневить, она лишит нас божественного разрушения.

Я посмотрел на Джоша в толпе.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Страх? — спросил он.

— Поможешь? — спросил я по-арамейски.

— Страх не очень хорошо мне удается, — ответил Джошуа на иврите.

Я на секунду задумался, а две сотни глаз пригвоздили меня к песчанику, на котором я стоял. Я вспомнил кровавые борозды на ногах деревянных слонов. Для этих несчастных, значит, смерть — избавление? Ну хорошо.

— Как тебя зовут? — спросил я молодого человека.

— Нагеш, — ответил он.

— Высунь язык, Нагеш. — Он повиновался, а я откинул с головы капюшон сари и ослабил складки ткани. Затем коснулся его языка. — Уничтожение — дар, который вы цените выше всего, так?

— Так, — подтвердил Нагеш.

— Тогда я стану орудием божьего дара.

С этими словами я выхватил из ножен на поясе обсидиановый кинжал и продемонстрировал его толпе. Нагеш стоял передо мной — покорный, лупоглазый, — а я большим пальцем повыше задрал ему подбородок, голова откинулась, и я полоснул черным стеклянным лезвием Нагешу по горлу. На песчаник брызнула красная жидкость, и я медленно опустил обмякшее тело наземь.

Потом выпрямился и обвел взглядом толпу, воздев над головой кинжал, с которого еще капало.

— Вы передо мной в долгу, неблагодарные ебучки! Я принес вам дар Кали, а теперь тащите мне все, о чем я вас просил.

Кто бы мог подумать, что люди на грани голодной смерти способны так быстро двигаться.

Неприкасаемые разбежались выполнять мои указания, а мы с Джошем остались над окровавленным телом Нагеша.

— Фантастика, — сказал Джош. — Совершенно изумительно.

— Спасибо.

— И ты это все время репетировал, пока мы жили в монастыре?

— Значит, ты не заметил, как я ему болевую точку на шее надавил?

— Когда ты успел?

— Школа Гаспара. Остальное, разумеется, — от Валтасара и Радости.

Я наклонился и разжал Нагешу челюсти, снял с шеи пузырек инь-яна и капнул на язык противоядием.

— Так он теперь нас слышит? Как ты, когда тебя Радость отравила? — спросил Джошуа.

Я приподнял Нагешу одно веко и посмотрел, как медленно пульсирует на свету зрачок.

— Нет. Мне кажется, он еще без сознания — я надавил на болевую точку. Я не рассчитывал, что яд быстро сработает. Ядом на палец я смог капнуть, лишь когда распустил сари. Я знал, что это его наверняка вырубит, только не был уверен, что свалит.

— Ты поистине волхв, Шмяк. Весьма впечатляет.

— Джошуа, сегодня ты исцелил человек сто. Половина из них, вероятно, была при смерти. А я просто фокус показал.

Но с моего друга нелегко сбить восторженность.

— А красное — это что? Сок померанца? Где ты умудрился его спрятать?

— Нет, как раз об этом я собирался тебя попросить.

— О чем?

Я протянул руку и показал взрезанное запястье, из которого хлестала кровь на спектакле. Руку я все время прижимал к бедру, но теперь кровь забила снова. Я жестко хлопнулся задом на песчаник, и в глазах у меня потемнело.

— Я надеялся, ты мне поможешь вот с этим, — успел вымолвить я перед тем, как потерять сознание.

— С этой частью фокуса тебе нужно еще поработать, — назидательно сказал Джошуа, когда я пришел в себя. — Знаешь, я не всегда буду рядом, если тебе понадобится запястья чинить.

Говорил он на иврите, а это означало, что разговор — не для чужих ушей. Джош стоял передо мной на коленях, а за его спиной полнеба кляксами пятнали любопытные смуглые физиономии. В первых рядах толпы стоял недавно убиенный Нагеш.

— Эй, Нагеш, как прошло воскрешение? — спросил я на санскрите.

— Должно быть, в прежней жизни я отбился от своей дхармы, — ответил он. — Поэтому опять возродился неприкасаемым. И у меня та же самая уродина в женах.

— Ты бросил вызов учителю — левиту по прозванью Шмяк, — сказал я. — Естественно, ты не пошел на повышение. Повезло еще, что ты не жук-вонючка или еще какая дрянь. Видишь? Уничтожение — вовсе не такая большая услуга, как вы думаете.

— Мы принесли тебе все, о чем ты просил.

Я вскочил на ноги, чувствуя себя невероятно отдохнувшим.

— Приятно, — сказал я Джошу. — Ощущение такое, словно я крепкого кофе выпил, что ты варил у Валтасара.

— Кофе очень не хватает, — вздохнул Джошуа. Я посмотрел на свежевоскресшего Нагеша:

— Вряд ли у вас найдется…

— У нас есть помои.

— Не стоит об этом. — И я произнес фразу, которая и не помстится мальчику, выросшему в Галилее: — Ладно, неприкасаемые, теперь тащите мне овечьи мочевые пузыри!

Руми рассказал, что богине Кали прислуживает целая бригада чернокожих демониц, которые на празднестве иногда затаскивают мужчин на алтарь и там с ними совокупляются, а сверху на них из пасти богини льются потоки крови.

— Так, Джош, ты — демоница, — сказал я.

— А ты кем будешь?

— Богиней Кали, ясное дело. В последний раз богом был ты, теперь моя очередь.

— В какой еще последний раз?

— Все последние разы. — Я повернулся к неустрашимым соратникам. — Неприкасаемые, раскрасьте его!

— Они же не поведутся на извозюканного еврейского мальчика в роли своей богини уничтожения.

— О маловерный! — ответил я.

Через три часа мы снова притаились за деревом у храма богини Кали. Теперь уже мы оба переоделись в женщин, и нас с головы до пят окутывали сари, но я в своем выглядел пухлее: под ним скрывались дополнительные конечности богини и ожерелье отрубленных голов — сегодня их роли исполняли и дублировали овечьи мочевые пузыри, набитые взрывчаткой и подвешенные за косички из слоновьих хвостов мне на шею. Любопытных наблюдателей, желавших приблизиться и поглазеть на наши с Джошем пышные формы, без сомнения, быстро отпугнул бы исходивший от нас смрад. Жижей со дна квартиры Руми мы вымазались черным. Ну не хватило мне мужества интересоваться, чем эта слякоть была при жизни, однако я в общем знал, что Руми называет домом такое место, где дохлым стервятникам позволяют дозревать до кондиции перед тем, как размолоть их в однородную пасту и смешать с нужным количеством буйволиного помета. Вокруг глаз Джошуа неприкасаемые намалевали огромные красные круги, на голову нахлобучили растрепанный парик из бычьих хвостов, а к торсу присобачили шесть дерзких грудей, вылепленных из смолистого вара.