– Значит, вы хотите, чтобы вам было оказано предпочтение?

– Хочу ли? Еще бы!

– Дело в том, господин де Сент-Эньян, что при первой раздаче наград я обеспечиваю вам таким образом орденскую ленту, а может быть, даже недурное герцогство.

– Во всяком случае, – отвечал де Сент-Эньян, покраснев от удовольствия, – это послужит удобным поводом доказать королю, что не напрасно он называет меня иногда своим другом, и этим поводом, мой дорогой Маликорн, я буду обязан вам.

– Вы не окажетесь забывчивым? – с улыбкой спросил Маликорн.

– Как можно забывать такие вещи, сударь!

– Я, граф, не имею чести быть другом короля, я просто его слуга.

– Да, если вы полагаете, что на этой лестнице я найду голубую ленту, то я думаю, что и для вас на ней будет грамота на дворянство.

Маликорн поклонился.

– Теперь остается только заняться переселением, – проговорил де Сент-Эньян.

– Не думаю, чтобы король стал противиться. Попросите у него позволения.

– Сию минуту бегу к нему.

– А я иду за плотником.

– Когда он будет у меня?

– Сегодня вечером.

– Не забудьте о предосторожностях.

– Я приведу его с завязанными глазами.

– А я предоставлю вам одну из своих карет.

– Без гербов.

– И одного лакея. Понятно, не в ливрее.

– Отлично, граф.

– А Лавальер?

– Что вас беспокоит?

– Что она скажет, увидя нашу работу?

– Уверяю вас, это доставит ей большое развлечение.

– Еще бы!

– Я уверен даже, что если у короля не хватит смелости подняться к ней, то она окажется настолько любопытной, что сама спустится к вам.

– Будем надеяться, – сказал де Сент-Эньян.

– Да, будем надеяться, – повторил Маликорн.

– Итак, я иду к королю.

– И правильно делаете.

– В котором часу придет плотник?

– В восемь часов.

– А как вы думаете, сколько времени отнимет у него работа?

– Часа два, но ему понадобится время на окончательную отделку. Ночь и часть следующего дня; словом, на всю работу, вместе с установкой лестницы, уйдет два дня.

– Два дня? Это долго.

– Чего же вы хотите! Когда берешься открывать двери рая, им следует придать приличный вид.

– Вы правы. До скорого свидания, дорогой Маликорн. Послезавтра вечером я буду уже на новой квартире.

Восхищенный только что услышанным и очарованный открывающимися перспективами, де Сент-Эньян направился к квартире де Гиша. Четверть часа тому назад граф не уступил бы своего помещения за миллион, теперь же, если бы потребовалось, он готов был купить за миллион эти вожделенные комнаты.

Но ему не было предъявлено таких требований. Г-н де Гиш не знал еще, где ему отвели помещение и, кроме того, был так болен, что ему было не до переселения.

Поэтому де Сент-Эньян без труда получил комнаты де Гиша, а свои переуступил г-ну Данжо, который вручил управляющему графа куш в шесть тысяч ливров и считал, что заключил очень выгодную сделку. Комнаты Данжо остались за де Гишем. Но трудно было поручиться, что после всех этих перемещений де Гиш действительно будет жить в них. Что же касается г-на Данжо, то он был в таком восторге, что ему не пришло даже в голову заподозрить де Сент-Эньяна в преследовании каких-либо корыстных целей.

Через час после принятия решения де Сент-Эньян уже был хозяином новых комнат. А через десять минут после того, как он стал хозяином, Маликорн входил к нему с обойщиком.

В это время король не раз требовал де Сент-Эньяна, но в квартире де Сент-Эньяна посланные находили Данжо, который направлял их в комнаты де Гиша. От этого произошла задержка, так что король уже выразил неудовольствие, когда де Сент-Эньян вошел к своему повелителю, весь запыхавшись.

– Значит, и ты покидаешь меня, – сказал Людовик XIV тем жалостным тоном, каким произнес, должно быть, Цезарь за восемнадцать веков перед этим: «И ты, Брут!»

– Государь, – проговорил де Сент-Эньян, – я не покидаю короля, но я занят сейчас переселением.

– Каким переселением? Я думал, что ты перебрался уже три дня назад.

– Да, государь. Но здесь мне неудобно, и я переезжаю в здание напротив.

– Значит, я был прав, ты тоже бросаешь меня! – вскричал король. – Но это переходит всякие границы! Стоило мне только увлечься женщиной, и вся моя семья сплотилась, чтобы вырвать ее у меня. У меня был друг, которому я поверял мои печали и который помогал мне переносить их, – и вот этот друг устал от моих жалоб и покидает меня, даже не подумав спросить у меня позволения!

Де Сент-Эньян рассмеялся.

Король догадался, что за этой непочтительностью скрывается какая-то тайна.

– В чем дело? – с надеждой спросил король.

– Государь, друг, на которого король клевещет, хочет попытаться вернуть своему королю утраченное счастье.

– Ты дашь мне возможность видеть Лавальер? – с живостью проговорил Людовик XIV.

– Государь, я еще не могу сказать наверное, но…

– Но?..

– Но я надеюсь.

– Каким образом? Как? Скажи мне, де Сент-Эньян. Я хочу знать твой план. Я хочу помочь тебе всей своей властью.

– Государь, – отвечал де Сент-Эньян, – я еще и сам хорошенько не знаю, как я буду действовать, но имею основания думать, что завтра…

– Завтра, говоришь ты?

– Да, государь.

– Какое счастье! Но почему ты переезжаешь?

– Чтобы лучше послужить вашему величеству.

– Каким же образом, переехав, ты сможешь лучше служить мне?

– Знаете ли вы, где помещаются комнаты, отведенные для графа де Гиша?

– Да.

– В таком случае вам известно, куда я переселяюсь.

– Известно; но все же я ровно ничего не понимаю.

– Как, государь! Вы не знаете, что над этим помещением расположены две комнаты?

– Какие?

– В одной живет де Монтале, а в другой…

– А в другой де Лавальер, не правда ли, де Сент-Эньян?

– Вот именно, государь.

– Теперь я понял, понял! Это счастливая мысль, де Сент-Эньян. Мысль друга, мысль поэта; приближая меня к ней, когда весь мир меня с ней разлучает, ты делаешь для меня больше, чем Пилад для Ореста, чем Патрокл для Ахилла.