— Его здесь нет. Он в больнице. Кому он понадобился? Зачем? Какая ему польза от вашего визита? Сейчас слишком поздно об этом думать. Говорю вам, он в больнице, и умирает, я знаю, что умирает. У него рак, а что потом станется со мной? Идите и спросите это у мистера Спайра. Я не стану с вами разговаривать. Уходите, а не то я вызову полицию. Мне нечего сказать. Уходите и дайте мне по крайней мере побыть одной. Это все, что у меня осталось.

Он устало побрел обратно в город. В автобусе украдкой два-три раза заставил свои новые часы наигрывать мелодию ему на ухо. Время, говорили они ему, время. Конец раунда. Одна минута отдыха, чтобы восстановить силы. Наложить мазь на глаза, снять припухлости, а не то он не сможет вести бой.

«Магазины уже закрываются», — подумал Ван дер Вальк, посмотрев на свои часы и снимая их, чтобы положить в карман: Луи Принц мог их признать. Мельтешение в колышущихся отблесках света на Лейдсеплейн постепенно нарастало, а по соседству, в цветочном магазине, поднимали жалюзи. Возможно, Луи еще не вернулся домой, но Якоб-ван-Леннеп находилась неподалеку: ничего не стоило сходить и выяснить. И по большому счету это представлялось наилучшей тактикой. Если у Сента что-то есть на старика, вполне вероятно, что тот, в свою очередь, знал про какие-то неблаговидные делишки, если, конечно, таковые имели место. Не исключено даже, что приложил к ним руку. Задрипанная улица, а в туманный февральский вечер очень мрачная. Однообразная местность, толстые пыльные портьеры и занавески на окне и выглядывающая из-за них пожилая женщина. Ван дер Вальк прекрасно осознавал, что он снова стал «субъективен», и очень несправедлив, и все искусства цивилизованной жизни могут процветать в окрестностях госпиталя Вильгельмины с таким же успехом, как и в везде, но ему никогда не удавалось до конца избавиться от давнего подозрения, что в этих местах самым тщательным образом прочитывается газетная страница, посвященная биржевым новостям, но очень мало что еще.

Ван дер Вальк не рассчитывал, что мистер Принц такой уж охотник до поздних телевизионных программ, и все-таки не хотел рисковать. На пристани, где туман тяжело опускался на маслянистый черный канал, он поменял обличье. У комиссара было двое очков, одни — с тонированными стеклами. Шляпа, портфель, совсем в пижонском стиле типов из Особого Отдела, к которым он всегда испытывал здоровую неприязнь.

Ван дер Вальк снял шляпу и пригладил влажные волосы. Возможно, это риск, но, подумал он, не такой уж большой.

Пожилая женщина — а как же без них — впустила его в квартиру, настолько серую, застывшую и безмолвную, что многие красивые вещи, казалось, потускнели, застыли и утратили весь свой блеск. Она подняла ужасную суматоху, и ему пришлось поважничать. Мистер Принц еще не вернулся, но его ждали с минуты на минуту.

Ван дер Вальк, по обыкновению, окинул все быстрым цепким взглядом. Какой контраст с лучезарностью маленькой виллы, где Босбум выращивал розы и собирал гравюры Редута! Серые обои, серая краска, массивные кресла и диван, обитые серым же бархатом. Ковер — старинная турецкая вещь, коврик перед камином грязно-белый. Даже позолоченные рамы для картин утратили весь свой блеск. Весьма комфортно для пожилого вдовца — или он холостяк? Графины с хересом, мадерой, виски (поднял пробки и принюхался ко всем трем). Шкафчик с полным комплектом произведений виртуозов-музыкантов из Майсена и какие-то позолоченные вещицы, которые ему представлялись уродливыми, но были, без сомнения, чрезвычайно хороши. Два раззолоченных торшера, сочетавшиеся с большим зеркалом в раме из золоченой бронзы, затейливый пузатый комод с фантастически сложной инкрустацией на королевском, тюльпанном и еще бог знает каком дереве. Он пожалел, что здесь нет его отца-столяра, который бы все объяснил.

Застекленные книжные шкафы, надежно запертые. И огромное множество картин, все — невероятно скучные для неискушенного глаза. Комиссар не узнал ничего, кроме двух гравюр Домье[39], которые и так были подписаны. Наконец повернулся ключ в замке наружной двери, раздалось шарканье старушечьих ног в домашних туфлях, приглушенное бормотание. Стало слышно, как пожилой джентльмен снимал свое пальто, вешал его и мыл руки в маленьком тазике у входа. Дверь открылась бесшумно. Вошел джентльмен со строгим вопрошающим лицом. Ван дер Вальк отвесил короткий официальный поклон. Он не имел никаких карт, кроме своих собственных, но готов был пойти с одной из них в случае необходимости.

— Комиссар полиции Ван дер Вальк из Гааги. Просто неофициальный визит, мистер Принц. Просто дружеская беседа. Работа с документацией как часть крупномасштабного исследования.

Это была легкая для игры роль: педантичный правительственный чиновник, озабоченный своими бумажками, беспокоящийся из-за не заполненных должным образом анкет.

Принц выглядел достаточно крепким, но в нем чувствовалась какая-то апатия и усталость. Вокруг глаз — мешки из обесцветившейся плоти, как при хроническом заболевании печени. Движения — расслабленные и медлительные, шаркающая походка. Тяжеловесное лицо с налетом равнодушия, как будто он не слишком интересовался тем, что ему говорили, и на самом деле даже не слушал. Возможно, обманчивое впечатление, потому что лицо было проницательным, чутким, умным.

— Садитесь. — Он показал рукой на графины и направился к ним. — Выпьете?

— Нет-нет, спасибо.

— Простите, у меня был суматошный день. — Он грузно опустился в большое кресло, сдвинул очки вверх, чтобы потереть глаза. Большие плоские уши, поросшие пучками темных волос, бледные массивные руки, красиво очерченные, эта красота подчеркивалась двумя массивными антикварными кольцами из светлого литого золота. Волосы не мешало бы подстричь, но серые усы были аккуратно подровнены. Одет он был в старомодную жилетку с двумя расстегнутыми пуговицами и фланелевую рубашку, еще довольно чистую.

Присутствие комиссара полиции, возможно, придавало ему вид человека, ставшего объектом охоты, но это вполне могло объясняться желанием спастись от скуки.

— Нас не слишком обнадеживает положение дел с искусством, — начал Ван дер Вальк. Так президент крупной химической компании мог бы обращаться к своему совету директоров: «Меня не слишком обнадеживает положение дел с удобрениями, во всяком случае, в настоящий момент…»

Сдержанное покашливание. Принц посмотрел на него чуть затуманенным взором; наверное, денек у него выдался нелегкий, но все это оказалось цветочками по сравнению с тем, что ему предстояло.

— О чем речь? — пробормотал он.

— Мы не слишком удовлетворены действующими положениями о подоходном налоге и налоге на наследство, — неумолимо продолжал Ван дер Вальк. — И у нас есть веские основания для беспокойства по поводу оскудения национального достояния, порожденного набирающей силу тенденцией к экспорту, порой абсолютно незаконному, живописных полотен и других произведений искусства, на которые не выданы лицензии. — Не привстал ли слегка Принц? Надо поскорее снова его убаюкать. — Так вот, опыт, приобретенный в Италии, — торопливо бубнил он, — серьезные пробелы в юридических процедурах… дела, на которые обратили наше внимание… мы усматриваем серьезный повод для озабоченности… спекулятивный подход к предметам искусства… У вас тут есть замечательные картины.