Я сочла нужным прервать бурный поток излияний.

— Тихо! Вы не виноваты, вас взвинтили обе, Миська и Лялька. А сейчас попрошу отвечать на вопросы.

— Да, конечно, спасибо!

— Гурский был?

— Ясное дело, был. Ведь от того…

— О Яворчике спрашивал?

— Ясное дело. Я ему все…

— И что‑то у вас нашел?

— Ясное дело, я сам ему показал, хотя нашла эту вещь моя мамуля.

— Наверняка в ярко–красной киновари! Головой ручаюсь!

Парень был потрясен моей гениальностью.

— Откуда вы знаете?

— Я разбираюсь в колористике. Ну, показали вы ему это, и что дальше?

И дальше пошло, как в следствии положено.

Петрик совсем успокоился, и мы с Миськой смогли получить ясное и четкое описание всего, что произошло в их доме. У Миськи хватило ума помолчать и не перебивать парня, я же, понятное дело, боялась лишним словечком сбить рассказчика с темы. Наконец он закончил и я, потрясенная, отключила сотовый.

Телевизионное орудие убийства в киноварной шерсти невинной женщины!

Следующим позвонил Островский.

Каким‑то таинственным образом Гурский сумел с ним пообщаться между обнаружением буздыхана и окончанием обыска у пани Петер. И задавал вопросы вполне определенного содержания.

Островский рассказал мне, что провел у себя на работе тоже небольшое расследование, в связи с тем звонком, когда к нам в редакцию якобы звонила Эва Марш, желая дать интервью. Ему так и не удалось докопаться до источника этих слухов.

— Выходит, кто‑то пустил утку? Ведь известно, что Эва не дает интервью, а уж сама навязываться ни за что не будет.

— Вот именно, — подтвердил Островский.

— И вы полагаете, это Яворчик?

— Я расспросил всех, кого мог. Выяснил лишь, что звонивший приписывал инициативу самой Эве Марш, а я в это не верю.

— Так вы считаете, звонил Яворчик? Так и не ответили мне.

Островский фыркнул в трубку.

— Я скорее считаю, звонил Поренч. И считаю, он что‑то задумал, сознательно позвонил — в планах своей акции, но дальше — стоп. У меня получается вообще какая‑то паранойя.

— Не у вас одного, — буркнула я. — Ну ладно, кто звонил — вы выяснить не сумели. А выяснили ли хотя бы, что этому неизвестному ответили в вашей редакции?

— С трудом, буквально выжал. Разумеется, ответили как можно неопределеннее. Что не исключено, возможно, а вообще дать более определенный ответ могу лишь я. Меня же на месте не было, и звонивший ответа не получил.

— И все это вы передали Гурскому?

Да, и еще кое–какие мелочи, потому что он тоже умеет человека прижать к стенке так, что не вздохнешь! Я вспомнил, что у нас телефон спаренный с секретариатом, а там полиция уже знает способы, как вычислить звонившего. Кажется, ему моя идея понравилась.

У меня в голове молнией пронеслось: звонил прохиндей из уличного автомата, и пиши пропало — такого не отловишь.

Повезло Гурскому…

И тут позвонил Гурский.

— Знаю, что поздно, — сухо заявил он, — но решил позвонить. У матери Петра Петера обнаружилось орудие убийства на телестанции, от которого погиб Заморский. Я не подозреваю, повторяю: не подозреваю ни Петра, ни его мать. Я ясно говорю?

Заверила Гурского, что говорит он очень даже ясно. Хотя и мало.

— А вы наверняка успели поговорить со свидетельницей, с той соседкой, для разговора с которой я, по–вашему, не пригоден. Так рассказывайте. Слушаю.

Разумеется, я ему постаралась подробнее пересказать весь разговор с пани Вишневской, хотя он все равно остался недоволен и, по выражению Островского, основательно прижал меня к стенке, допытываясь малейших подробностей. А об остальном говорить отказался, сказал, в другой раз. Что мне оставалось делать? В другой так в другой…

***

Я проехалась по ботинкам Петра Петера.

К счастью, его ног в ботинках в тот момент не было.

А произошло это так. К дому я подъезжала в спешке и еще издали увидела у своих ворот две машины. Притормозила. Машина, подпрыгивая, снижала скорость, и после последнего ее подскока, когда я уже заворачивала в ворота, распахнувшиеся пультом, в стоящей рядом машине раскрылась дверца и из нее вывалилась коробка с ботинками. Я нажала на тормоз и остановилась, но, к сожалению, одно из моих колес остановилось также на проклятой коробке.

Вслед за коробкой выскочил сам Петр Петер, оказывается, я знала его в лицо.

Ворота успели два раза открыться и два раза закрыться, из второй машины вышли Магда с Островским. И все рассыпались в извинениях и любезностях. Островский утверждал, что виноват он, это из‑за него случилась коллизия с ботинками, я извинялась за то, что раздавила коробку, Магда извинялась за то, что позвонила в последний момент, а Петрик вообще за свои ботинки. Я съехала наконец с ботинок и проехала в ворота.

Ничего бы такого не случилось, если бы я после звонка Магды не обнаружила отсутствие кофе в моем доме. А в той коробке, на которую я уповала, оказалась просто соль. Значит, Витек не купил, а обещал. Вот, понадеешься… А гостей могу лишь чаем поить. Да еще, кажется, изюм остался.

Магазин близко, всего две минуты езды, я подумала — успею, выскочила, в чем была, и помчалась за покупками. Мои гости уже спешили ко мне, и, подъехав к дому, сразу поняли — меня нет. В спешке я оставила распахнутым гараж, вот они и сообразили, что хозяйка срочно улетучилась. Значит, ненадолго, и решили подождать. А Петрик по дороге купил новые ботинки, покупал тоже в спешке, и почему‑то ему казалось, что в коробку положили оба левых ботинка. Воспользовавшись свободной минутой, он решил проверить, открыл коробку, убедился, что все в порядке, и не успел сунуть коробку под ноги, она так и осталась у него на коленях. И тут подъехала я. Он распахнул дверь, выскакивая мне навстречу, а коробка возьми и свались мне под колеса…

Затем какое‑то время мы занялись финансовой проблемой, ибо я уперлась вернуть ему деньги за испорченные ботинки, а он считал виноватым себя и отказывался брать деньги, в конце концов, и сумма‑то пустяковая, всего сто шестьдесят злотых. Тут Магда с Островским дуэтом принялись доказывать, что это их вина, так что я уже не выдержала и крикнула, чтоб они все заткнулись, никто не виноват, а сто шестьдесят злотых я переведу на счет приюта для бездомных животных. — И это заставило всех успокоиться.

За это время вскипел чайник, который я включила, отъезжая.

И тут выяснилось — моя квартира стала местом встречи из‑за того, что я знакома с Гурским.

Первым начал Петрик, который, невзирая на все уверения, так до конца и не поверил, что над ними с мамулей не тяготеют ни малейшие подозрения.