за это время сказать о Мацунаге много доброго я не могла… Но в тот момент мне было глубоко плевать на все. Как и «шершню»... Происходило самое правильное, что было в мое короткой жизни и долгой не-жизни…

Пробуждение мое на этот раз оказалось… Неприятным. Я не сразу поняла, где я, а уж чья это черная макушка торчит из-под одеяла рядом со мной, и вовсе в первые мгновения бодрствования казалось неразрешимой загадкой. Пока неизвестный не повернулся ко мне.

Когда я разглядела эту помятую, чуть заспанную физиономию, показалось, что перспектива умереть в самом ближайшем будущем – это предел мечтаний…

Вот чего мне точно не хотелось видеть, а уж тем более при таких обстоятельствах, так это Мацунагу. Память понемногу начала возвращаться… И меня это совершенно не радовало.

Сам факт грехопадения моего не казался такой уж большой трагедией на фоне того, с кем я это грехопадение совершила. Мацунага Каору, эта злокозненная ехидна…

– Что я наделала… – уткнувшись в колени простонала я. Весь ужас ситуации накрыл с головой. И как себя вести с ним? И так отношения были сложные… а уж теперь и вовсе будет форменный кошмар.

– Желаешь освежить подробности? – ехидно поинтересовались откуда-то сбоку.

Ответом найхонцу послужил мой оскорбленный рык.

– Понял. Значит, не хочешь.

Все это казалось таким правильным… Но проснуться рядом с «шершнем» и увидеть эту… рожу – точно не предел мечтаний.

– Каору Мацунага, сгинь отсюда!

– Так это моя комната! – праведно возмутился «шершень», сев на кровати. Я посмотрела во вражьи глаза и узрела в них только полное непонимание.

– Мне все равно!!! – уже практически взревела я, швырнув в мерзкую узкоглазую морду подушкой. Разумеется, он увернулся.

– Какого черта ты вообще тут остался?! Сделал дело – свободен!

Найхонец недоуменно моргнул. И отобрал у меня вторую подушку, которую я выдернула прямо из-под него.

– И после этого вы, женщины, еще и называете нас бесчувственными! Я почему-то всегда считал, что если мужчина уходит после проведенной вместе ночи даже, не попрощавшись, – это как минимум оскорбительно! И говорю же, куда я денусь из собственной комнаты-то?

– Да! Это оскорбительно! Только если этот мужчина не ты! – поспешно соскочила на пол я, стыдливо прикрываясь простыней. Издевательски поднятая бровь Мацунаги недвусмысленно давала понять, что он думает об этом приступе скромности. Ну да. Поздновато слегка спохватилась.

Одежда была разбросана по полу в показательном беспорядке, как в дурных человеческих фильмах. Хорошо хоть на люстре ничего постороннего не обнаружилось.

– И что же со мной не так? – уже разозленно поинтересовался он, тоже поднявшись на ноги. Мацунага большой скромностью не отличался. Но хотя бы я поняла, что же меня могло привлечь, пусть и тогда, когда я была немного не в себе, в этом невыносимом наглеце…

Ну вот как объяснить такую очевидную вещь тому, который даже о слове «чуткость» не знает, не говоря уже о том, как она на практике проявляется?.. Проснуться рядом с тем же Блэком или принцем Алехандро было бы и то приятней. У них хотя бы могло хватить такта промолчать.

– Все!!!

Да разреветься хотелось от разочарования! Еще несколько часов назад все казалось идеально правильным, совершенным, но сейчас мозг снова начал работать нормально и я с ужасом осознала, что я сотворила и, главное, с кем. Мацунага явно относился к тому типу мужчин, которые одним фактом своего существования уничтожают все творимые женщинами иллюзии. То, что для меня было чем-то… особенным, он одним этим насмешливым взглядом сводит до… физиологии. Мерзость какая. От обиды у меня даже губы затряслись. «Шершень» такой моей реакции даже испугался.

– Юки, я так понимаю, мне надо извиниться, – вздохнул мужчина, озадаченно глядя на меня. – Ты только объясни, за что, я исправлюсь, честно!

– Лучше уйди, – скривилась как от боли я. – Хотя это же твоя комната… Ну, тогда я уйду. Если у тебя хватит совести, то сделай вид, что между нами ничего не было.

Мужчина вроде бы хотел что-то сказать, но в последний момент закрыл рот.

Вот и хорошо.

Я кое-как натянула на себя помятую, а местами и вовсе порванную одежду (и куда только скромность девалась, самой неясно) и как могла гордо покинула комнату найхонца, сопровождаемая недоуменно-оскорбленным взглядом мужчины. А мне почему-то казалось, что это именно я должна была негодовать.

ГЛАВА 15

Последний предел

Я шла по резиденции Ли наугад, надеясь найти отведенную мне комнату, а заодно встретить как можно меньше обитателей дома. Впрочем, мне было сейчас не до того, насколько же я пала в глазах общества. Нужно было хоть как-то узнать, что же произошла в особняке де Ритеров, кто напал и, самое главное, кто выжил. Вот надо же мне было выскочить от Мацунаги, ничего не спросив? Теперь уже и не вернешься, не потеряв лица… Еще больше потеряв лица. Хотелось разрыдаться, совершенно по-детски, безутешно и навзрыд, благо поводов больше, чем достаточно. Кристина убита… Какой бы она ни была, как бы она ни поступала, она была моей любимой сестрой, самой дорогой для меня, и она спасла меня. Дважды спасла. Второй раз – ценой собственной жизни. Это ли не доказательство родственной любви? Что ж, вот теперь я действительно одна… Эмильена тоже убили. Должно быть пули были серебряными… Охотники? Возможно… Я была так напугана, и так все вокруг завертелось, что даже не смогла понять, кто напал.

– Юки, подожди, – неожиданно раздалось позади. Мацунага все же решил, что мы еще не все выяснили.

– Нам не о чем говорить…

– О да… Нам не о чем говорить. Ни о том, что твой клан в итоге вырезали. Ни о том, как мы провели этот день, – со вздохом протянул он, подойдя вплотную. Я буквально кожей ощутила его близость. Его запах.

– Вырезали? – шепотом переспросила я. Только сейчас окончательно пришло понимание, что это не дурной сон. Реальность. Дурнее всякого сна. – Всех?

– Не поручусь, что всех до единого, – с тяжелым вздохом отвечал он, – но Санчо, похоже, отдавал приказ пленных не брать.

– За что? – дрогнувшим голосом произнесла я. – Там же… Дети… Женщины… Они ничего не могли сделать. Их не учили защищаться…

Что мы сделали им? Что?

Наверное, я вслух это сказала, потому что услышала ответ:

– Он мстит за свое дитя, Юки, за свое любимое дитя,