В тот же вечер, по приказанию княгини, Витя, разыскав через Лукиничну Козлиху, сунул ей золотой браслет с руки княгини Вассианы и послал немедленно на Даниловское подворье за Ксенией.

— Сюда приведешь, но только тихо, чтоб не заметил никто, — приказал он старухе, довольно мурлыкавшей, разглядывая драгоценную безделушку.

— Ага, ага, — затрясла головой Машка и уже собралась бежать, но Витя остановил ее, прихватив за юбку.

— Значок верни, — сказал он старухе строго, — браслета тебе по уши хватит.

Браслет Козлихе очень понравился, и потому с изображением Феликса Эдмундовича она рассталась без жалости. Отпустив старуху, Витя с удовлетворением потер рукавом значок и приколол его с изнанки кафтана поближе к сердцу.

— Так-то лучше…

Сам он, едва стемнело, поспешил в сопровождении Рыбкина в ропату за Пауком.

Захарка не подвел, был на месте, и к полуночи все главные действующие лица будущего костюмированного спектакля собрались на конюшне князей Шелешпанских.

Непосредственное руководство подготовкой операции Витя, как истинный ученик Феликса Эдмундовича, взял на себя.

Приготовив отвар из успокоительных трав, Лукинична и Козлиха напоили Ксению и, дождавшись, пока она впадет в состояние полусна, раздели ее, вымыли дочиста горячей водой с мылом, натерли тело розовым маслом, расчесали волосы, а затем принялись по всем правилам пудрить и красить ей лицо. В это же время в другой части конюшне Рыбкин и Витя оттирали и отмывали Захарку, аккуратно подстригли его и расчесали бороденку.

Вскоре появился де Армес. Из покоев княгини он принес одежду для Ксении и Захарки. Княгине не понравилось, что «папаша» невесты рыжий. По ее мнению, на Руси рыжие не производят впечатления солидных людей. Она приказала остричь Захарке волосы и бороду, а вместо них прислала темно-каштановый парик и роскошную накладную бороду, которой следовало прикрыть естественное безобразие. Скрепя сердце, Паук согласился.

Когда же наконец Захарка был готов, Вите ничего не оставалось как только удивляться предвидению Вассианы. С роскошной шевелюрой, выбивающейся из-под богатой лисьей шапки, с окладистой кудрявой бородой, спускающейся на богатый бархатный кафтан, сплошь затканный золотом и серебром, в дорогих сапогах, на которых плюнуть было некуда от драгоценных украшений, сплошь обвешанный и унизанный серьгами, перстнями да печатками, Захарка и впрямь производил впечатление человека с достатком. Да и сам он вполне свыкся со своей ролью и держался степенно, важно распрямив плечи и приподняв голову.

Еще больше поразила Витю кликуша. Козлиха и Лукинична так добросовестно поколдовали над ней, что если бы Витя не видел ее до того на подворье, сам бы поверил, что перед ним порядочная купеческая дочка, а издалека, если с одной стороны поглядеть, то даже и красавица. Уродливую сторону ее лица бабульки старательно задрапировали двумя шелковыми платками, так что сходу и не поймешь, какова она там.

Из своих сундуков княгиня Вассиана достала для Ксении удивительной красоты одежды, тонкого серебристого шелка сплошь расшитого диковинными черными жемчужинами, каких и нет ни у кого. Лукинична, увидав наряд, ахнула от восхищения. По ее словам, таких жемчужин и царицы сроду не носили.

Вошвы летника, пристегнутые к рукавам, сияли розовыми и лиловыми переливами и были оторочены соболиным мехом. Поверх летника предполагалось одеть богатую соболиную телогрею, так как поутру было еще свежо, и таким образом, предоставлялась возможность похвастать жениху мехами. На голову Ксении поверх платка водрузили жемчужный венец, который изображал дома в несколько ярусов, отделявшиеся один от другого поясками из темного жемчуга и бледно-розовых кораллов. В уши повесили длиннющие жемчужные серьги, худенькую шею и запястья обвешали множеством ожерелий и браслетов, к руке прицепили шелковый платок с золотыми вышивками и бахромой.

Все. К назначенному часу вся труппа, в том числе и Витя, была готова.

К Архангельскому собору предполагалось ехать в экипаже княгини Вассианы, но выйти из него на соседней улице, а к самой церкви идти пешком, что вполне объяснялось желанием провинциалов показать столице свои наряды. Сперва хотели отстоять обедню в соборе, как положено, но, взглянув на Ксению, Вассиана засомневалась, что та выдержит около полутора часов в душном помещении, в толпе народа, да еще под заунывные церковные песнопения, вытягивающие душу. Тут никакие травы не подействуют, может произойти срыв и скандал, который сорвет все планы. Тем более что ни к чему привлекать к себе лишнее внимание толпы — мало ли кто там может оказаться. Не нужно, чтобы лица Паука и Ксении запомнились большому количеству людей.

— А если Голенище задумает сыграть с нами шутку и приедет к собору раньше, а то и службу решит отстоять? — сомневался де Армес.

— Ты слишком высокого мнения о чувстве юмора Андомского князя, — уверенно возразила ему княгиня. — Во-первых, он не посмеет покинуть царя во время богослужения, как-никак человек он подневольный, а для государя не присутствовать на заутрене или обедне равносильно измене. А во-вторых, ты приписываешь северному мужику, с весьма вялым и прямолинейным строем ума и серенькими дарованиями, гибкую подвижность и изощренное коварство, присущее латинам. Ты принимаешь его за себя. Ты бы пришел, он не придет, я точно знаю. Был бы кто другой, не Андома, я бы еще задумалась. Нет, он приедет, как договаривались, к концу службы. Он ленив и высокомерен. Он посчитает ниже своего достоинства искать каких-то незнакомых людей в толпе горожан, пришедших на молебен. Зачем утруждаться, когда можно стоять в стороне и ждать, когда к тебе сами подойдут?

Подумав, де Армес согласился с ее доводами.

— Но на всякий случай, — добавила, чуть помедлив, Вассиана, — не будем считать себя умнее своего соперника. Самонадеянность никогда не способствует успеху. Потому ты, Гарсиа, с раннего утра отправишься в Слободу и проследишь, что там и как. В крайнем случае, дашь знать.

На том и порешили.

Оставался еще вопрос, как незаметно выехать среди бела дня из дома Шелешпанских, не привлекая внимания хозяев или князя Ухтомского, например, который ничего не знал о задуманном. Но, по счастливому стечению обстоятельств, князь Афанасий и князь Никита уехали рано поутру к царю, старая княгиня Емельяна все еще лежала, не вставая, в своих покоях, а вечная затворница княгиня Ирина Андреевна не выходила из своих комнат и, как обычно, ни во что не вмешивалась. Молодая княгиня Белозерская, словно по заказу, осталась полновластной хозяйкой дома.

Капитан де Армес покинул усадьбу еще затемно, перед самым рассветом, и никаких тревожных сведений от него пока не поступало. Потому, посадив тайком у конюшен в экипаж Захарку-Паука, Ксению и Машку-Козлиху, которая держала в руках кувшин с заранее приготовленным успокоительным отваром, Витя где-то около полудня открыто подогнал экипаж к парадному крыльцу дома.

Княгиня вышла на ступени, повелела Вите ехать на Гостиный двор к персидским купцам, где она отобрала давеча новые ткани, и привезти их. А также заехать к кузнецу проверить, не требуется ли экипажу какой-нибудь починки. Витя низко поклонился госпоже и юркнул в карету, примостившись рядом с Захаркой. Рыбкин, которого усадили вместо кучера, хлестнул арапником лошадей, экипаж покатился.