Открывая дверь, я краем глаза вижу, как она обнимает за плечи мою сестру, которая рыдает так, словно у нее разрывается сердце.

Выхожу во двор. Кеция права, тут холодно – плотный сырой холод, от которого кажется, будто идет снег, хотя на самом деле снега нет. Тучи над головой темно-серого цвета и такие тяжелые, как будто вот-вот рухнут на нас. Над самыми макушками деревьев висит туман. На озере сегодня, наверное, тоже туманно, и оно уже начинает замерзать.

Бут прыгает вокруг меня; я поднимаю старый, сильно пожеванный теннисный мячик и кидаю ему. Когда он радостно вцепляется в игрушку, кладу книгу в карман и достаю телефон. На этот раз я уже не беспокоюсь и не думаю о всяких «что, если» и «почему нет». Я просто звоню на папин номер.

Он отвечает с первого звонка.

– Сын?

Ощущаю, как что-то давит на глаза, в горле встает комок, но я не собираюсь плакать, я не буду… а потом плачу, как плакала Ланни, и говорю:

– Я п-просто хочу, ч-чтобы всё вернулось…

В этом весь смысл. Я хочу обратно в наш дом в Уичито. Я хочу носить свое прежнее имя. Жить в нашем прежнем доме, и чтобы у меня были мама и папа, и чтобы все было правильно.

Голос папы звучит встревоженно, когда он спрашивает:

– Что-нибудь случилось, Брэйди? С тобой всё в порядке?

– Н-нет. – Это хороший ответ на оба этих вопроса. – Папа, ты где?

Я уже во второй раз называю его так, и сейчас это получается естественно. Мне нужно слышать его голос, слышать, что он на самом деле заботится обо мне.

– Ты же знаешь, что я не могу тебе этого сказать. Мне жаль, но не могу. Но ты можешь сказать мне, где ты сейчас. Я могу прийти и забрать тебя, если ты этого хочешь, – но только если ты хочешь, хорошо? Я никогда не сделаю этого без твоего разрешения.

Я пытаюсь вспомнить, когда мама в последний раз спрашивала у меня разрешения. Она не делала этого, когда перевозила нас или когда говорила, что теперь мы должны называться другими именами. Она не спросила разрешения, когда привезла нас сюда и уехала без нас. Мама приказывает. Она приказывает, она лжет, и она никогда не была той, кем притворялась.

А папа – спрашивает.

Но я не настолько глуп. Что бы я ни чувствовал сейчас, папа – беглый преступник, и я не могу просто сказать ему, где нахожусь. Не из-за себя, а из-за Ланни. Папа никогда не причинит мне вреда, я это знаю, но что-то внутри шепчет мне, что я не должен рисковать безопасностью Ланни.

– Сын? – Я молчал слишком долго, и голос папы опять дрожит, он кашляет. – Сын, я клянусь, что не сделаю тебе ничего плохого. Тебе не обязательно никуда со мной ехать. Я просто… просто хочу увидеть тебя, вот и всё. Я сильно по тебе скучаю. Ты важен для меня. Я хочу, чтобы ты это знал. Верил в это.

Я недостаточно важен для мамы, чтобы она осталась здесь. Но папа считает, что я для него достаточно важен, чтобы он рискнул быть пойманным, – лишь бы увидеть меня.

Это огромная разница.

– Я не смогу уехать с тобой, папа, – говорю я ему. Это больно, но честно. Я не хочу ему лгать. – Но я хочу увидеть тебя. Мы можем просто… поговорить? Лично?

Секунду он молчит, потом отвечает:

– Да. Да, я могу это сделать. Но, Брэйди мы должны быть очень осторожны. Если ты скажешь об этом кому-нибудь, даже своей сестре, то всё может раскрыться. Может приехать полиция, они застрелят меня, а ты ведь не хочешь этого, верно?

– Не хочу, – подтверждаю я, потом всхлипываю и вытираю нос рукавом. – Я никому не скажу.

– Даже своей сестре?

– Даже ей.

– Я люблю тебя. Ты это знаешь, да?

Я меняю тему:

– И… когда?

– Чтобы сказать, я должен сначала спросить тебя, где ты сейчас. Так пойдет?

Так вовсе не пойдет, но я все равно говорю:

– Я в Нортоне. В Теннесси.

Несколько секунд папа молчит, потом я слышу тихий короткий смех. Он звучит горько.

– Значит, она даже не увезла вас куда-нибудь подальше? Умно. Она знает, что все будут искать в других местах, не так близко оттуда, где вы жили раньше…

Я не хочу говорить об этом. О маме. От этого мне делается ужасно плохо.

– Так когда?

– Прямо сейчас, я не так уж далеко, – говорит он мне. – Послушай, сынок… мы можем встретиться там, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. Можешь назвать такое место?

Я больше никогда и нигде не чувствую себя в безопасности, но не говорю ему этого. Пытаюсь что-нибудь придумать, но единственное, что приходит мне в голову, – то, что сказала Ланни: она встретилась с Далией возле нашего прежнего дома. Это безопасно – ну, в некотором роде. И так я не выдам ничего важного.

Поэтому я говорю ему:

– Приезжай к нашему старому дому в Стиллхауз-Лейк, у озера. Ты знаешь, где это?

– Могу найти.

– Когда?

– Я же сказал тебе – я неподалеку. Значит… как насчет пары часов?

Чтобы попасть туда, мне придется идти пешком, и это означает, что дорога займет не меньше часа. То есть меньше, если бежать бегом, но я не Ланни, я не люблю бегать.

– Ты так близко? – Неожиданно я чувствую себя странно. Как будто мне действительно не стоило говорить ничего. Не стоило просить о встрече. Я хочу отбросить телефон, вбежать в дом и сказать Кеции о том, что сделал. Я никогда не думал, что можно чего-то так сильно хотеть и одновременно бояться этого.

Должно быть, папа слышит это по моему голосу, потому что говорит:

– Я не хочу давить на тебя, малыш. Если ты хочешь подождать, я могу подождать. Я не отправлюсь искать тебя, клянусь. Я не буду звонить тебе первым. Но ты позвони мне, когда захочешь встретиться. Так лучше?

Я втягиваю столько воздуха, что задерживать дыхание больно. Жду, пока холодный воздух согреется, а потом выдыхаю его белым облачком.

– Хорошо, – говорю я. Его голос звучит совершенно нормально. Это я какой-то странный. Папа делает все возможное, чтобы дать мне понять, что я могу доверять ему, а я веду себя словно придурок. – Я буду там через два часа. Но, пап, со мной будет собака.

Он смеется:

– Я рад. Хочу, чтобы ты чувствовал себя в безопасности. Приводи Бута. Ставь номер сестры на кнопку срочного вызова. Делай все, что нужно, чтобы поверить в свою безопасность. Я не могу винить тебя в этом. – На секунду он умолкает, потом его голос меняется. Становится тише и немного мрачнее. – Но, Брэйди… если ты скажешь своей матери, или другим взрослым, или даже Ланни, ты подвергнешь меня серьезной опасности. Я же говорил тебе, что копы застрелят меня, как только увидят. Я доверяю тебе свою жизнь. Власть надо мной в твоих руках, сын.

Мне кажется, что я тону. Я хочу поступить правильно, но уже не знаю, как будет правильно. Он – мой отец. Он не просил ни о чем. Это я просил его. Он готов подвергнуться опасности ради меня.