стыд крови

Давление все растет, вот-вот взорвет ее изнутри. Она падает на колени, протягивает к ним руки. Возьмите мою кровь, возьмите ее… Возьмите меня с собой, обнимите, унесите прочь, выпейте мою кровь до последней капли… пожалуйста – вот она, кровь.

Но они даже не смотрят на нее – не отводят блестящих черных глаз от травы, потемневшей от ее крови.

Она перекладывает нож и режет вторую руку. Но это уже не приносит ей такого облегчения – это уже механическая работа, доделывание уже сделанного. Белые не удостаивают ее ни единым взглядом, смотрят только на траву…

Кружится голова. Она стоит на коленях, с трудом удерживая равновесие. Мысли путаются. Как это может быть? Не успев вылиться на траву, кровь тут же исчезает, словно ее и не было. Нет, конечно, кое-где трава потемнела, но это даже не сотая часть ее крови, ее искупительной жертвы…

еще… еще… им мало

Артерии в руках тонкие, им надо больше крови.

всю кровь

И одна подносит нож к шее – надо перерезать сонную артерию. Она уже наклонила голову – и тут одновременно произошли два события.

Посмотрела на Белых – правильно ли она делает, принося последнюю жертву? – и краем глаза заметила какое-то движение.

Вверх-вниз. Вверх-вниз.

Кто-то прыгает. Ребенок прыгает на батуте. А рядом с ним – толстяк в гавайской рубахе триумфально поднял руки: белый мячик докатился из последних сил и упал в лунку на поле для минигольфа. Чад от гриля, кто-то кричит по-фински из стоящего рядом кемпера.

Показалось, что она опять в этом проклятом, ненавидимом ею кемпинге, но в эту секунду на нее обрушилось что-то тяжелое, она потеряла равновесие, упала навзничь и выронила нож. Последнее, что Изабелла запомнила перед тем, как потерять сознание, – неестественно голубой купол неба.

Она с трудом приподняла веки. Рядом, поджав под себя ноги, сидела Молли и пела что-то вроде колыбельной, поглаживая ее изгрызенные ногти.

У Изабеллы закружилась голова. Память сделала петлю и вернулась к толстяку на поле для минигольфа. Нижние пуговицы на рубашке расстегнуты, и, когда он поднимает руки, вываливается белый волосатый живот.

Уродливые мужики. Откуда берутся уродливые мужики? Из Финляндии. Уродливые жирные финны. Уродливые люди из Финляндии.

Ее передернуло. Она представила запах этого жирного брюха, пот, смешанный с пивными испарениями, она даже почувствовала вкус, будто ее заставили лизать этот потный волосатый живот. Ее начал трясти озноб.

Голос Молли вернул Изабеллу в действительность. Она опять открыла глаза. Молли улыбалась и покачивала головой. Изабелла никак не могла сфокусировать зрение – лицо Молли казалось расплывчатым, как карандашный рисунок, по которому кто-то не особенно тщательно прошелся ластиком. Не лицо шестилетней девочки, а напоминание о лице.

Наверное, она до сих пор в полусознательном состоянии. Но почему же тогда принцесса на ее майке выглядит как всегда – ярко и четко?

Молли наклонилась к ней почти вплотную, но резкости не прибавилось. Скорее наоборот. Ротик как клякса.

– Мама… ты помнишь туннель? Там было так темно… Очень темно.

* * *

Как-то раз из-за Петера «Лацио» проиграл решающий матч «Милану». Шла последняя минута, он сделал рывок к левой штанге точно в тот момент, когда навесной мяч дугой обошел вратаря. Простой удар с лету – и дело сделано. Но Петер попытался остановить мяч и принял его голенью – грубая ошибка. Мяч срезался и пролетел мимо штанги. Через полминуты раздался финальный свисток. Конечно, пришлось выслушать кучу упреков от товарищей по команде – но что сделаешь. С кем не бывает, жаль только, что в такой решающий момент. Его положение в команде не пошатнулось.

Газеты же словно с цепи сорвались. Кто виноват в проигрыше? Петер, и только Петер. Газетчики даже позаимствовали испанское выражение Hacerse еl suede, «сыграл, как швед», – синоним тупой и неумелой игры.

Фанаты «Лацио» приняли газетную критику всерьез. Как-то вечером Петер возвращался домой и услышал пьяный выкрик из бара: «Швед! Ну, держись, швед!» – на улицу выломились четверо пьяных парней и побежали к нему. Никто им не сказал – «с кем не бывает», и они собирались проучить испортившего игру дурака шведа.

Именно это Петер вспомнил сейчас, глядя на приближающиеся вопящие фигуры. Тогда он на несколько секунд замер, словно парализованный, – было что-то гипнотическое в этой ничем не мотивированной, направленной против него агрессии. Почувствовал себя дичью, оказавшейся лицом к лицу с кровожадными охотниками.

Он быстро очнулся. Для него, само собой, не составило труда убежать от четырех пьяных болванов, никакого вреда они ему не причинили, если не считать неприятного воспоминания. Ощущение мишени. Даже не мишени, а магнита, притягивающего насилие, чтобы быть уничтоженным.

Что-то в этом роде он испытал и сейчас. Паралич. Изуродованные тела приближались, хотя и не особенно быстро, – несомненно, каждый шаг причинял им страшную боль. Он пальцем не мог шевельнуть. Сожженные до костей безгубые лица, оскаленные белые зубы… И только когда они были уже совсем близко, он понял: вытаращенные глаза кажутся огромными не потому, что они такие уж огромные, а из-за того, что их не прикрывают веки, веки тоже сгорели.

Петер очнулся. Бросился, чтобы запереть пассажирскую дверь, и не нашел кнопки.

Они уже совсем близко, крик их режет душу, как ледяной нож.

Центральный замок! Центральный замок!

У Дональда новая, современная машина, где-то должна быть кнопка, закрывающая все двери изнутри. Если нападут грабители. Или эти… зомби. Он лихорадочно осмотрел панель приборов. Читать инструкцию – времени нет.

Один из обожженных уже положил руку на капот. Во взгляде – ни малейшего признака разума и одно-единственное чувство.

Голод.

Сожженная до костей рука, больше похожая на птичью лапу, с отвратительным, как нож по стеклу, скрежетом царапает по капоту.

Другой подошел вплотную к машине. Зеркало заднего вида сложилось, рука потянулась к дверной ручке. Петер схватился за ручку двери, чтобы не дать открыть, и взгляд тут же упал на две кнопки.

Вот они. Два символа: открытый висячий замок и закрытый висячий замок. Он нажал кнопку – ничего. Господи, надо же включить зажигание! Он судорожно повернул ключ, нажал кнопку еще раз – и замки сработали в унисон с глухим двойным щелчком. Несчастный начал дергать за ручку, но куда там…