В сопровождении челяди появился Данила Колтовский, который согнулся так, как будто хотел губами стереть пыль с царских сапог.

— Честь великая для меня, государь! Разве мог я подумать о том, что сам царь в мой дом гостем шагнет.

— Разве это честь, окольничий? — улыбнулся самодержец. — Настоящая честь тебя впереди поджидает! Какова отцовская радость будет, когда я твою дочь в царицы возьму? Муж я холостой, а мне баба нужна, не пакостничать же мне со вдовами по посадам! — смеялся государь, отламывая пальцами мягкий хлеб.

Хохот государя подхватили и опришники: если челядь смеялась от веселия, то Данила хохотал от страха, жалея о том, что не отправил дочь к сестре в Ростов Великий, подалее от государевой ласки. Окольничий уже определил Ивану Васильевичу трех дородных девиц из челяди, которые только ждали наказа, чтобы плюхнуться на белую простынь под бок к самодержцу.

Гораздо хуже будет, если царственный взор обратится на дщерь!

Колтовский поежился, подумав о том, что придется ублажать самодержца любимицей.

Однако в тот раз государь не вспомнил о дочери ни разу!

Иван Васильевич веселился, напоминая отрока, вырвавшегося из-под отцовской опеки: хлопал девиц по спинам, одевал на бояр скоморошьи колокольчики, а холопов заставлял примерять опашни. И совсем весело было в тот момент, когда, по велению государя, опришники принимались гавкать один на другого. Прикажи государь, и вцепятся молодцы зубами, закружившись в ощетинившийся клубок.

И разве мог думать старый Колтовский о том, что через месяц после веселого гулянья государь вернется в радушный дом в качестве жениха любимой дочери.

Иван Васильевич в сопровождении сотни человек челяди расхаживался по комнатам дворца и нахваливал житие окольничего Колтовского, потом громко стал вспоминать свой прошлый приезд в имение и со смехом поведал о том, что три девицы, которыми так радушно угостил его хозяин, под утро едва держались на ногах.

На очереди была Анна Колтовская.

Иван Васильевич направлялся в терем, здесь он и застал дщерь хозяина.

— Эй, холопы, подите прочь, мне с девицей потолковать надобно, — а когда челядь ушла, государь бесстыже распорядился: — Девицы, снимите с Анны все платья, оглядеть ее хочу.

— Ну, чего встали, дурехи! — прикрикнул Данила на сенных девок. — Али государя не слышали?! Разнагишайте дочь!

Царь осмотрел Анну Колтовскую с головы до ног, повертев ее по сторонам, уверенно произнес:

— Вот такая баба мне нужна! Беленькая и чистенькая. Эх, давненько у меня таковых не бывало. Все больше темноволосые… Эх, Данила, Данила, какой цветок ты на своем навозе взрастил! А как он благоухает! — вертел ноздрями самодержец. — До самой Москвы дух идет. Во дворце теперь жить станешь, боярином тебя сделаю. И вообще, хватит тебе вдовствовать, мы и тебе такую девицу подберем, что ты свою покойную женушку позабудешь! А теперь одеть девку и платья подобрать такие, чтобы не хуже, чем у царицы были. О том, что я Анну в жены беру, никому ни слова!

— Как скажешь, батюшка! — все еще не хотел поверить в великую удачу Колтовский.

— Время приспеет, я сам о том бояр извещу.

Анну Колтовскую боярышни одели в золотную накладную шубку, упрятали ее шею в жемчужное и бобровое ожерелье, голову прикрывал красный убрус. Оглядел государь невесту и уехал довольный.

* * *

При Анне остались мамки, которые строго смотрели за нарядом царской невесты и хлопотали вокруг красы так, как будто отдавали замуж единственную дщерь.

День свадьбы настал.

Они трепетно поправляли на платьях складочки, смахивали с мехового воротника едва видимые соринки, а когда за Анной Колтовской явился Малюта Скуратов, едва не расплакались:

— В печаль нас вгоняешь, Григорий Лукьянович, без красы оставляешь!

— Еще насмотритесь, бабы, при Анне во дворце жить будете. — И, протянув руку, помог сойти красавице с высокого крыльца.

Венчание царь наметил в церкви Вознесения, что в селе Коломенском. Это был любимый храм государя, выстроенный еще при покойном Василии Третьем в честь долгожданного наследника.

Зело красив был храм и мурован.

Крещатной формы, остроугольный, прямой, собор напоминал свечу с взметнувшимся в небо пламенем. Его фитиль не способен был колыхнуть яростный ветер, загасить дождевой наскок. А золотой крест величаво сиял в небе.

Частенько выезжал сюда государь на богомолье, именно в этом храме свершались самые истовые поклоны, именно у его алтаря были пролиты горькие слезы.

В этом соборе Иван Васильевич решил совершить свое четвертое венчание.

Храм стоял в стороне от прочих хоромин. Эдакая невеста в каменном платье; а островерхие кокошники напоминали не что иное, как веселые оборки. Видно, одиноко было красавице на окраине села, вот потому повелел Иван Васильевич выстроить вокруг собора Вознесения деревянные часовенки, которые сделались бы для нее верными подружками и были бы как боярышни при царице.

Березы окружили церковь Вознесения и зеленым пламенем кроны готовы были опалить белоснежные стены.

Иван Васильевич прибыл в Коломенское из Александровской слободы; облаченный в черную рясу, он больше напоминал скорбного монаха, чем счастливого жениха. Иван терпеливо ждал Анну. Здесь же тушевался молоденький священник; не мог он думать, что царский выбор падет именно на него. А поп — не то от страха, не то от счастья — без конца читал про себя молитвы.

Это было четвертое венчание государя, и освещать его — значило накликать на себя не только небесную кару, но и гнев церковного собора, за которым следовало неминуемое лишение сана. Однако отец Матвей больше страшился государевой опалы.

— Обвенчаю, государь, как же не обвенчать! — ошалел от страха молодой священник, глядя в черные глаза государя. Очи самодержца таили в себе столько печали, сколько не сыскать у старца, прожившего вечность. Не глаза, а весенний омут!

— Славно, блаженнейший, — слабым кивком отвечал государь на согласие попа. — Поначалу я думал, что тебя, как красную девицу, упрашивать придется. Вот еще что хочу сказать… о моем венчании никому ни слова!

Совсем перепугался поп.

— Как скажешь, государь Иван Васильевич.

— Считай, что исповедь мою принял.

К собору Анну Колтовскую сопровождала дюжина рынд во главе с Малютой Скуратовым. Ни торжества у паперти, ни народа, не было и щедрого пожертвования, только метнул Иван Васильевич невесте под ноги на счастье горсть серебра и осторожно, словно обращался с хрупкой вещью, взял невесту под руку.

— Войдем, Анна, в храм, — ласково попросил царь. — Вернешься уже государыней. Ты вот что, святой отец, скрепи наш брак без торжества и не шибко мудреными речами. Возложи венец на главу, и дело с концом!

— Все сделаю, государь, как надобно, — не смел спорить священник.