Ехать в Киев мне не пришлось. Утром дня через четыре возле калитки дома остановилась знакомая коричневая «шестерка». Алексей Алексеевич, снова в приличном костюме и галстуке, вызвал меня «прокатиться». Попросил взять с собой пленку и фотоаппарат.

«Снова санаторий?» — думал я по дороге к калитке. В машине кроме Алексея Алексеевича сидел грузный мужчина с двойным подбородком, выглядевший, должно быть, старше своего возраста.

— Это Олег Борисович, из Киева, — представил его мне владелец машины. — Так куда поедем?

— У вас здесь есть приличный ресторан с отдельными кабинетами? — спросил Олег Борисович. Алексей Алексеевич усмехнулся.

— Есть одно заведение, где мы можем посидеть одни…

Минут через десять «шестерка» затормозила у павильончика. «Кафе Нектар» — прочитал я название.

Олег Борисович бросил взгляд на это заведение и насупился.

— У нас не столица, — извиняющимся тоном произнес Алексей Алексеевич. — Но здесь нас накормят и напоят, и я могу попросить никого больше не впускать…

Олег Борисович выбирался из машины неохотно и с трудом.

Кафе только-только открылось. Мы были первыми посетителями. Коротко остриженный, моложавый то ли официант, то ли администратор встретил нас улыбкой.

Алексей Алексеевич что-то прошептал ему, и он вытащил из-за прилавка табличку «санитарный час» и, повесив ее снаружи, закрыл дверь изнутри.

Мы уселись за неустойчивый столик, покрытый, правда, чистой белой скатертью.

Моложавый оказался официантом, или, по крайней мере, совмещал. Он быстро и умело сервировал стол. Принес графинчик водки, половинки вареных яиц, украшенные сверху красной икрой и плавничком из масла, овощной салат.

— Пепельницу, — хрипловатым голосом попросил Олег Борисович, вытащив из кармана пиджака пачку «Мальборо».

Закурив, Олег Борисович достал из внутреннего кармана конверт из-под фотобумаги. Я сразу понял, что это были те самые фотографии. «Клюнули», — подумал я, хотя и так с самого начала все было ясно, ведь попросили меня взять с собой пленку и фотоаппарат.

— Вы кому-нибудь говорили об этом? — Олег Борисович кивнул на конверт.

* * *

— Жене. Она видела.

— Вы же не женаты.

— Не расписан, — поправил его я. — Но мы венчались, здесь.

— Кто еще знает о фотоаппарате и пленке?

— Фотограф из ателье, он ее проявил. Олег Борисович кивнул. Затянулся.

Медленно выпустил изо рта дым.

— А ваши друзья по приключениям? Этот Петр из УНСО? Его подруга?

— Нет, они не знают.

Олег Борисович улыбнулся, и от этой улыбки словно дополнительный вес щек лег на двойной подбородок.

— Что ж это вы друзьям не рассказали о такой находке? — продолжал он.

Алексей Алексеевич тем временем наполнил рюмочки из графина и положил себе в тарелку салата. Потом добавил к салату два яйца с икрой.

— Я думал, что это просто фотоаппарат, я же не знал, что там…

— А откуда вы знали, что пленка семьдесят четвертого года?

— В палатке лежала газета «Вечерний Киев» за пятнадцатое апреля семьдесят четвертого года, вот я и подумал, что человек купил ее в дорогу, а потом просто не выбросил…

— Газета у вас?

— Да.

— А палатка?

— Я ее подарил отцу своей жены.

— Веселенькая история, — хрипло нараспев протянул Олег Борисович и взял в руки рюмочку. — Ну что ж, господин Сотников, вы сами не знаете, сколько заработали! Ваше здоровье!

Мы чокнулись, выпили. Стали закусывать.

Я размазал на кусочке хлеба половину яйца с маслом и икрой.

"Что это я заработал? — думал я. — Этот Олег Борисович был, видимо, важной шишкой. И если он прилетел из Киева только ради этой встречи, то ценность моей находки могла оказаться слишком высокой. А слишком — это не всегда хорошо.

Человеку, одолжившему у кого-то слишком много денег, дешевле убить кредитора, чем возвращать эти деньги".

Я покосился на Олега Борисовича. Он заметил мой взгляд. Перестал жевать.

Потушил лежавшую в пепельнице и дымившую сигарету.

— Фотоаппарат покажите! — сказал он.

Я достал «Смену», протянул ему.

Он расчехлил ее, внимательно осмотрел со всех сторон. Поднес объектив к глазам. Потом отодвинул тарелку, положил фотоаппарат на стол, а из кармана достал швейцарский карманный ножик. Вытащив из него маленькую отвертку, он поддел какой-то рычажок возле объектива, и объектив с частью передней панели отошел от корпуса.

Улыбаясь, Олег Борисович показал нам фотоаппарат, вскрытый таким странным образом.

— Теперь это почти антиквартиат, — грустно произнес он. — Видите, сюда вставлялась микрокассета для паралельной или самостоятельной съемки. — Он показал на маленькую нишу. — Кто-то ее вытащил… Кто-то, кто знал, где искать… Да, — Олег Борисович посмотрел на меня. Он хотел было что-то сказать, но появившийся с подносом официант остановил его желание.

Официант поставил перед нами тарелки с отбивными и рисом. Пожелал приятного аппетита и чинно удалился, словно специально замедлив свои движения.

— А этот… полковник Тараненко, он знает о фотоаппарате? — спросил он.

— Нет.

Олег Борисович довольно хмыкнул, взял в руки нож и вилку. Принялся за мясо.

«Спросить его про Киев или не спросить? — лихорадочно думал я. — Подождать, пока он сам не скажет? Но он может и не сказать… Кто его знает?»

— У вас жена не болтливая? — спросил, задержав перед ртом кусок отбивной, Олег Борисович.

— Нет, она казашка, — сказал я и тут же подумал, что, может быть, не все казашки такие немногословные, как Гуля.

— Казашка, — задумчиво повторил Олег Борисович и отправил кусок мяса в рот.

Он жевал медленно и отвлеченно, словно это было каким-то посторонним действием. Главный действие происходило в его голове — он думал.

Алексей Алексеевич снова наполнил рюмочки.

— Как ее зовут? — спросил Олег Борисович.

— Гуля.

— За Гулю! — он поднял рюмку.

Выпили. Снова зависло над столом молчание. Свинина была хорошо прожарена и щедро наперчена. Что нас точно объединяло, так это радостное поедание вкусного мяса.

Я вдруг подумал, что они так мало говорят о полковнике, даже делают вид, что не знают его, потому что он действительно связан с каким-то секретным отделом. Ведь и о песке они ни разу не упомянули и меня не спросили. Я тоже о нем не говорил. Даже когда рассказывал про дорогу от Красноводска до Батайска, я умудрился несколько раз упомянуть и оружие в ящиках, и наркотики. Но ни слова о песке.