Поведение Мэри изменилось — она словно старалась заглянуть ему в глаза, и Милос не отводил своего взгляда, всей душой желая, чтобы она увидела в нём всё, что искала.

— Я знаю, что ты не такой, как Джил, — сказала она. — Но может прийти время, когда я попрошу тебя делать то, что делает она…

Они стояли теперь очень близко друг к другу. Так близко, что их послесвечения смешивались.

— Если я попрошу тебя, Милос, ты сделаешь это ради меня?

Он ожидал этого вопроса, но никак не хотел поверить, что она всё-таки задала его. Больше нельзя было прятаться ни за бесстрастной миной, ни за нежными взглядами. Его поставили перед выбором. То, что Мэри называла «спасением невинных детей», в живом мире было бы названо совсем-совсем по-другому. В живом мире это назвали бы убийством. Пойдёт ли он на это ради Мэри? Его собственные слова вернулись к нему. Когда-то он сказал Алли: «Никогда и никому не бойся сказать «нет»», — но если он сейчас откажет Мэри, он потеряет всё. Он потеряет Мэри. Значит, такое решение совершенно исключалось; и когда он это понял, осознал, чего желает всей душой — его выбор стал кристально ясен.

— Ты сделаешь это, Милос? Ты сделаешь это, если я попрошу?

Он взял руку Мэри в свою, и его послесвечение окрасилось в цвет лаванды.

— Да, — ответил он. — Ради тебя я сделаю всё, что угодно.

Города Мемфиса давно уже нет на свете.

Этот великий город у великой реки, центр цивилизации, лежит сейчас в руинах, навечно погребённый всесильным временем под речными наносами. Само собой, здесь речь идёт о Мемфисе — столице Древнего Египта, когда это царство было на вершине своего могущества более 3000 лет назад. Монументальные дворцы рассыпались, гордые каменные обелиски — чудеса Верхнего и Нижнего Нила, — рухнули, словно подрубленные деревья, и похоронены теперь под крестьянскими наделами…

По другую от Мемфиса сторону Нила, на западном берегу, был расположен некрополь — город мёртвых с могилами и гробницами. Похоже, все культуры и все нации питают трепетное уважение к мистической природе великих рек — к тому, как они отделяют жизнь от смерти, «здесь» от «там», известное от неизвестного.

Никто и никогда не называл Мемфис в штате Теннесси «центром цивилизации», хотя и у этого города случаются свои звёздные часы. Он тоже лежит на берегу великой пограничной реки. Мемфис — ворота на Запад. Правда, это относится к живому миру. В Междумире же это город безжалостного ветра, вставшего необъяснимым и непреодолимым барьером на пути на Запад. Кстати, небезынтересно заметить, что египетский Мемфис тоже был известен под прозванием «Инеб-Хедж», что означает «белая стена».

В живом мире египетское царство — это древняя история, потому что в мире живых даже то, что объявлено вечным и непреходящим, на поверку всегда оказывается лишь временным. Для живых людей «вечность» — это идея, а не реальность. И всё же они знают — она существует.

Живые не видят вечности, точно так же как не видят Междумира, но они неведомым им самим образом ощущают их. Живые не знают о междумирном барьере, преграждающем путь за реку, однако никто из них никогда не осмеливался раздвинуть границы города так, чтобы городские кварталы выросли и по другую сторону Миссисипи. Живые не видят и не слышат послесветов, и всё же каждый хоть один раз в жизни ощущал чьё-то присутствие поблизости — иногда приятное, иногда совсем наоборот — но всегда настолько явственное, что тянет оглянуться через плечо.

Оглянись-ка прямо сейчас.

Ты не ощущаешь, как твоё сердце забилось чуть быстрее? Тебе не кажется, что вот сейчас произойдёт что-то очень значительное?

…Может, как раз в эту минуту Мэри Хайтауэр со своей тысячей послесветов взмывает в небеса, направляясь в Мемфис.

…Может, как раз в этот момент Ник, Шоколадный Огр, прибывает в тот же город, чтобы найти Алли, и обнаруживает, что не имеет понятия, где её искать.

…Может, это тот самый миг, когда монстр по имени МакГилл появляется там же в неодолимом стремлении облегчить свои страдания, в буквальном смысле поделившись ими с другими, — не только со своими новыми подчинёнными, но со всеми, кто бы ни попался на пути…

…И может быть, тебе удастся почувствовать где-то глубоко-глубоко, в неведомых закоулках твоей души слияние праведного, и неправедного, и удручающе превратно понятого. Если это так, то постарайся отнестись с самым тщательным вниманием к тем мгновениям, когда ты просыпаешься или засыпаешь… Потому что тогда ты без малейшей тени сомнения узнáешь, что есть что.

Ник и понятия не имел, что сегодняшний день заведёт его прямиком в междуворот — да не какой-нибудь, а в самый что ни на есть опасный из всех существующих в Междумире. Он понимал лишь, что весь его план пошёл насмарку. В тот миг, когда Ник услышал, что Алли в Мемфисе, он сразу проникся глубоким убеждением: он обязательно найдёт её. Пара пустяков. Вот он прибывает в Мемфис, а она — стоит и дожидается его там прямо посреди Бил-стрит. Какой идиот! Ничего глупее не мог вообразить?

Он выслал бригады поисковиков, которые день за днём прочёсывали город наперекор безжалостному ветру, но они не то что Алли — ни единого послесвета во всём Мемфисе не нашли!

Из Сент-Луиса вернулся разведчик и доложил, что ветер там ничуть не слабее, чем здесь. Он передал Нику слухи о том, что Мэри Хайтауэр направилась на север. Мичиган, что ли, или Иллинойс… Чарли, которому не терпелось нанести на карту как можно больше железнодорожных путей Среднего Запада, призывал командира двинуться на север, но Ник заупрямился. Конечно, они могли бы сразиться с Мэри и без Алли, но просто если бы Алли стояла с ним бок о бок, это ощущалось бы как-то… вернее, что ли. Сумма частей в этом случае была бы больше, чем общее целое. Они бы тогда стали чем-то целостным, завершённым. Он, Ник, стал бы тогда завершённым.

— Алли-Изгнанница здесь! — сказал он своим обеспокоенным соратникам. — Я чувствую это!

Он действительно чувствовал. Когда они с Алли вместе проснулись в Междумире, между ними установилась прочная связь, и она теперь подсказывала ему, что Алли здесь, чуть ли не у него под носом, он только не знает, куда смотреть.

— Продолжайте поиски! — велел он, больше, чем когда бы то ни было, напоминая в тот момент настоящего огра.

И наконец, на шестой день их пребывания в Мемфисе, Джонни-О принёс кое-какие новости.

— Она идёт! — Судя по голосу Джонни-О, выражению его лица и тому, как он ломал себе пальцы, говорил он не об Алли. — Мэри как-то узнала, что мы здесь!

Ник встал. Подняться с кресла он мог теперь лишь с невероятными усилиями, и чем дальше, тем становилось труднее, а когда он ходил, то тяжело волочил ноги, оставляя за собой шоколадные следы.

— Где она?

Джонни-О хрустнул костяшками — своей пронзительностью звук был похож на писк сонара.