Когда я вернулась в номер, было уже темно. От нечего делать я включила телевизор. За десять лет, что я не смотрела его, почти ничего не изменилось. На одном канале – безмозглые футбольные баталии, по другому рассказывали об эстетике борьбы сумо – гораздо подробнее, чем мне хотелось бы об этом знать. С третьей попытки я попала на телефильм, часто прерываемый рекламой, про компанию несовершеннолетних проституток и молодого общественника, который посвятил свою жизнь спасению героини, погрязшей во грехе. Эта идиотская картина напомнила мне скандальные бульварные газетки, популярные в дни моей молодости. И те и другие обличали возмутительные стороны порочного поведения, но если тогда это была «свободная любовь», то теперь в средствах массовой информации ее называли «детской порнографией», не стесняясь демонстрировать весь набор щекочущих нервы деталей.

На последнем канале шли местные новости. Молодая цветная женщина, все время улыбаясь, рассказывала про «убийства в Чарлстоне», как это было названо. Полиция занялась поисками подозреваемых и мотивов преступления, свидетели описывали массовую сцену резни в хорошо известном отеле «Мансарда», полиция штата и ФБР интересуются местонахождением мисс Фуллер, много лет прожившей в Чарлстоне. Один из убитых являлся ее слугой. Фотографии этой леди нет. Весь репортаж длился меньше сорока пяти секунд.

Я выключила телевизор, погасила свет и лежала, дрожа в темноте. «Успокойся,– приказала я себе,– через сорок восемь часов ты будешь на своей вилле на юге Франции, в тепле и безопасности». Закрыв глаза, я попыталась представить маленькие белые цветы, растущие там между плитами дорожки, ведущей к беседке. На секунду мне показалось, что я улавливаю соленый запах моря, который всегда усиливался после каждого налетевшего с юга шторма. Представила черепичные крыши близлежащей деревни, красные и оранжевые, возвышающиеся над зелеными прямоугольниками плодовых садов, разбитых в долине. Но на эти приятные образы вдруг наложилось воспоминание о Нине: голубые глаза, широко распахнутые в изумлении, приоткрытый рот, дырочка во лбу – ничего ужасного, просто пятно, которое она вот-вот сотрет движением своих длинных пальцев с прекрасным маникюром. Потом, когда я уже совсем засыпала, я увидела кровь – она хлестала не только из раны, но и изо рта, носа и широко раскрытых, укоряющих глаз Нины.

Я подтянула одеяло к самому подбородку и постаралась ни о чем не думать.

Мне обязательно нужна была сумочка. Если я поеду в банк на такси, у меня не останется денег на сумочку. Но и в банк приехать без сумки я не могла. Снова пересчитав наличность в бумажнике, я нерешительно стояла в номере мотеля, а на стоянке уже нетерпеливо гудело вызванное мною такси.

Проблему пришлось решить так: я велела таксисту остановиться по дороге у магазина уцененных товаров и купила за семь долларов совершенно ужасную соломенную корзинку. Поездка на такси, включая остановку для покупки этого сокровища, обошлась мне в тринадцать долларов. Я дала доллар водителю на чай и оставила себе последний доллар – вроде как на счастье.

Вероятно, вид у меня был ужасный, когда я вот так стояла и ждала открытия банка. Прическе моей ничто уже не могло помочь, на лице не было никакой косметики. Я наглухо застегнула свой светло-коричневый плащ, все еще попахивающий порохом, правая рука крепко сжимала новую соломенную сумку. Оставалось лишь натянуть кроссовки, и я превратилась бы в вылитую «даму с кошелкой» – так их, кажется, теперь называют. Тут я вспомнила, что на мне все еще прогулочные туфли на низком каблуке, а они и впрямь похожи на кроссовки.

Это было невероятно, но помощник управляющего банком узнал меня и, казалось, пришел в восторг от моего появления.

– А-а, миссис Строн,– приветствовал он, когда я робко приблизилась к его столу.– Рад снова вас видеть.

Я была изумлена. Прошло почти два года после моего последнего посещения этого банка, да и денег у меня на счету было не так много, чтобы со мной любезно беседовал сам помощник управляющего. На несколько секунд я ударилась в панику, будучи уверенной, что полиция вычислила меня и устроила здесь ловушку. Я окинула взглядом редких посетителей и служащих, пытаясь определить, кто из них полицейские в штатском, но помощник со своей любезной улыбкой был спокоен, и я облегченно вздохнула. Просто мне попался человек, гордящийся своей способностью запоминать имена клиентов, ничего более.

– Давно вас не было видно,– приветливо сказал он, бросив быстрый взгляд на мой костюм, если его можно было так назвать.

– Два года,– уточнила я.

– Как ваш муж? Здоров?

Мой муж? Я отчаянно попыталась вспомнить, что я им тут рассказывала во время предыдущих посещений. Но я ведь никогда ничего не говорила! Вдруг до меня дошло, что он имеет в виду высокого лысого джентльмена, который всегда молча сопровождал меня во время этих визитов.

– Ах, да,– обрадовалась я.– Вы, наверное, говорите про мистера Торна, моего секретаря. Боюсь, он у меня уже не служит. А мистер Строн умер еще в пятьдесят шестом году. От рака.

– Весьма сожалею.– Цветущее лицо помощника управляющего еще больше раскраснелось.

Я кивнула, и мы несколько секунд помолчали – вероятно, в память о мифическом мистере Строне.

– Так чем я могу вам помочь, миссис Строн? Надеюсь, вы хотите увеличить сумму вклада.

– К сожалению, мне нужны деньги,– сказала я.– Но сначала мне необходимо взглянуть на свою ячейку в сейфе.

Я протянула ему нужную карточку, стараясь не перепутать ее с карточками из полудюжины других банков, которые я так долго носила в бумажнике. Затем мы торжественно проделали церемонию с двумя ключами, и я осталась одна в небольшой комнате, похожей на исповедальню.

Под крышкой ячейки хранилась моя новая жизнь. Паспорт, выписанный четыре года назад, был все еще действителен. Это был паспорт особого выпуска, по поводу двухсотлетия Дня независимости, с красно-голубым фоном. Джентльмен на почте Атланты тогда еще сказал мне, что когда-нибудь он будет много стоить. Наличные деньги, двенадцать тысяч долларов купюрами разного достоинства, тоже имели право на существование. Пачки были тяжелыми, и я с трудом затолкала их в сумку, моля Бога, чтобы дешевая солома выдержала. Облигации и сертификаты акций на имя миссис Строн мне не требовались, но они хорошо прикрывали тяжелые пачки денег. Я не стала брать ключи от своего «форда», поскольку мне вовсе не хотелось заниматься такими скучными делами, как забирать автомобиль из гаража, где он находился, и прочее; к тому же могли возникнуть проблемы, если его найдут на стоянке аэропорта. Последнее, что хранилось в ячейке,– крошечная «беретта», пистолет для мистера Торна в случае непредвиденных обстоятельств. Но там, куда я направлялась, он мне вряд ли понадобится.

Или скажем так: куда я надеялась направиться.

Я закрыла ячейку с той же похоронной торжественностью, что и в предыдущем ритуале, затем подошла к кассиру.

– Вы хотите забрать все десять тысяч? – спросила девушка за перегородкой, перекатывая во рту жвачку.