и полная надежд история избрания, избавления и обетований, а также мрачная и грустная история бунта, падений и изгнания, – и эти истории наконец пересеклись, когда Мессия, на которого были направлены надежды и обетования, встретился с Грехом, который был собран в одну кучу Законом. И его смерть стала тем средством, которое позволит преодолеть «Грех», накопившийся именно с помощью Торы. Если мы хотим понять смысл раннехристианского выражения «он умер за грехи наши», этот отрывок даст нам самый полный ответ.

Многие христиане, привыкшие рассказывать эту историю обычным образом, могут сказать, что это слишком сложное отступление от главного. Разве не достаточно, скажут они, знать, «что он умер за грехи наши»? Зачем нам включать длинную и мучительную историю Израиля в эту картину? Так легко оставить эту историю без внимания, отодвинуть в сторону то, что говорит Писание Израиля, быстро пролистать его страницы, остановившись разве что на одном-двух текстах, на которые можно будет сослаться потом. Но «суть дела» – завершение и цель общественного служения Иисуса – обретает свой подлинный смысл лишь в рамках всей истории. Мессия умер за грехи наши по Писаниям, а не в соответствии с какими-то системами, в которые можно вставить несколько фрагментов Библии.

Все это ясно выражено в Римлянам 7:13. Вся эта глава подробно раскрывает смысл намека, который прозвучал в 5:20: «Закон же был рядом» (рядом с линией Адам – Мессия), «чтобы умножилось преступление в полной мере. Но где умножился грех, явилась преизобильнейшая благодать». Как мы уже отмечали, слово «чтобы» тут стоит не случайно и имеет важнейший смысл. Таков, говорит Павел, был замысел Бога, когда он давал Закон. Но почему Бог захотел умножить преступление? Разве это не странно? Ответ на это звучит в Римлянам 7. «Чтобы» из 5:20 дважды повторяется в 7:13:

Итак, добро [Закон] стало для меня смертью? Отнюдь нет. Но стал ею Грех, чтобы он был явлен как Грех, причиняя мне смерть чрез добро, чтобы Грех чрез заповедь стал грешным выше всякой меры.

От чьего лица тут ведется речь, когда Павел говорит «для меня»? Первое лицо в Римлянам 7 – это литературный прием, позволяющий ему рассказать историю жизни Израиля под Торой. Он не хочет использовать третье лицо, как если бы речь шла о «них», о каких-то «других» людях, чужих для него. Это его история – не в строгом автобиографическом смысле, но в том смысле, что он, Павел, верный иудей, принадлежит к тому же Израилю «по плоти» (это, разумеется, усиливает напряженность главы 9, но речь у нас сейчас не о том). Он размышляет тут как тот, кто поверил, что распятый Иисус есть Мессия Израиля. Только в свете Иисуса можно пересказывать историю Израиля таким образом. Только в свете Иисуса он может, оглянувшись на нее, понять, что дарованная Богом Тора усилила «Грех» и что таков был замысел Бога о ней с самого начала. Вот что означают союзы «чтобы» в 5:20 и (дважды) в 7:13.

Какой же скрытый замысел Бога стоял за этой странной на вид историей? Как мы видели, после Римлянам 5:12 Павел заговорил о «Грехе» в единственном числе, о «Грехе» как силе или власти, которая вошла в мир и в конечном итоге в нем воцарилась («царствовал Грех в смерти» 5:21). «Грех» тут, вероятно, не сумма людских дурных поступков, но силы, которые разбушевались из-за идолопоклонства и порока, – власть, данная человеку, которую тот, однако, передал через идолопоклонство ложным богам. Павел использует слово «Грех» как персонификацию этого всего. Порой кажется – по крайней мере, в 7:7–12, – что слово «Грех» мы могли бы заменить словом «сатана» или увидеть в нем хотя бы змия из Книги Бытия 3. Как бы то ни было, в Римлянам 7 Павел рассказывает две истории: историю Адама и историю Израиля, – сплетая их, чтобы показать (как это часто бывало в иудейской традиции), как сильно они перекликаются одна с другой. Он хочет сказать главным образом то, что через Тору Израиль повторил грех Адама.

Павел не был знаком с известным высказыванием Марка Твена: «История никогда не повторяется, но порой она рифмуется», – но сам говорит именно об этом. (Как мы видели во второй части, для еврейского мира древности проводить параллели между Книгой Бытия 1–3 и дальнейшей историей Израиля было естественным делом.) Когда Израиль получил Тору, он повторил грех Адама и Евы, только в больших масштабах. Быть может, именно из-за таких масштабов Павел в 5:12–8:4 показывает «Грех» как власть: это Грех на стероидах, «Грех», ставший мощью, выросший, действующий в полную силу. Бог давал заповеди. В Эдеме он сказал: «Вы не должны вкушать от древа»; в Торе же написано: «Не пожелай». В обоих случаях заповедь предоставила Греху уникальную возможность. «Грех, – говорит Павел в 7:11, – обманул меня чрез заповедь и убил чрез нее».

И после того, в 7:13, он делает еще один решительный шаг. Как и в 5:20, речь тут идет о замысле Божьем. Когда мы говорим: «Бог дал Закон, чтобы справиться с Грехом», – обычно мы подразумеваем под этим такой смысл: «Бог дал Закон, чтобы показать людям, что такое Грех и как его избежать». Но Павел имеет в виду совершенно иное. Бог дал Закон, чтобы… Чтобы что? Зачем было показывать, каков Грех, и позволить ему стать «грешным выше всякой меры»? Ответ, как и в 5:20, заключается в том, что Бог намеревался совершить дальше. Но прежде того Павел желает показать, какой странной двойной жизнью живут те, кто – подобно ему самому в прошлом – пребывают «под Законом», наслаждаясь этим Законом Бога и в то же время понимая, что он их осуждает:

Ибо мы знаем, что Закон духовен, а я из плоти, продан в рабство под власть Греха. Я ведь не понимаю, что делаю; ибо не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то творю. Если же творю то, чего не хочу, я соглашаюсь с Законом, что он добр.

Но тогда уже это не я совершаю, но живущий во мне Грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе. Ибо желать добра я могу, но совершать добро – нет. Ибо я творю не то доброе, которое хочу, но злое, которого не хочу, это делаю. Если же я делаю то, чего не хочу, то уже не я это совершаю, но живущий во мне Грех (7:14–20).

Этот отрывок, несомненно, перекликается с опытом любого человека, который когда-либо предпринимал серьезные попытки