– Везет мне в нынешней жизни, – Яков закрыл лицо ладонями, перемогая тошноту и смятение. Вскинулся, ошарашенно кивнул. – Прозвище нашлось. Мое. Неужто надо менять документы? Если подозрения верны, кое-кто найдет неслучайным мое отчество в сочетании с фамилией.

– Неужели вы – Яков Локки?

– Локкер. Яков Янович Локкер.

– О, и вправду неслучайная случайность, – Микаэле улыбнулся, расправил плечи. – Хоть вы не бог и не бесь, но желания исполняете. Я был в отчаянии, и вы обещали, что Куки выживет. Я не знал, как разгрести завал безответных вопросов, и вы помогли.

– Разве? Пока я лишь убедился: сегодня мы не убьем друг друга ни во имя старой мести, ни ради светлого будущего.

– Но-но, извольте жить, я вошел во вкус и намерен загадать желание. Заветное. Уже ясно, я не способен защитить брата и иных ближних. Добавлю, я давно понял, что отец допустил свою раннюю смерть, защищая меня. Артели не годны малолетние Ин Тарри. Это знаем все мы. Но я не последую крайнему и ложному выбору отца, спасая наследников. Своей смертью я отодвину их от края пропасти на десять или двадцать лет. Если буду жесток и начну уничтожать в окружении всех, кого полагаю причастным к артели, выиграю полвека. Но разрушу себя и не искореню артель.

Яков медленно кивнул. Он наконец сформулировал для себя ответы, которые, возможно, искал еще пацаном в первой жизни.

– Люди, менявшие Юну и Юлию, говорили о возрасте. Что девушки молоды, даже слишком. Люди Дюбо говорили – в холодный резерв и ждать до двадцати лет.

– Мы обсуждали с Куртом. Обмен тел исполним для взрослых, вот наше мнение.

– Я пришел к тому же. Вы сказали, дар в семье не у каждого. Кровь выбирает, кому дать способности?

– О, кровь ничуть не добра. Лишь златоносна, – усмехнулся Микаэле. – Кровь куда строже храмового боженьки, якобы отпускающего грехи даже детоубийцам после слезной исповеди. Мне занятны ваши вопросы. Они наталкивают на одну догадку… Локки, вы ведь любите удить рыбу? Крупную, редкостную и трудноуловимую?

– Интересно, кем надо быть, чтобы использовать вас вслепую?

– Ответ очевиден. Надо быть моим братом. Но Куки никогда такого не сделает.

– Далее по теме. Артель… вернее, западная ее ветвь, ведь была и восточная, лесная. Но давно, даже для Локки – это прошлое. Итак, западная артель существует, чтобы мыть золото и распределять по справедливости, – Яков рассмеялся, осознав, что произносит слова в старом звучании, как привык юноша Локки, ведь для него завет был смыслом жизни и смерти. – Артель сколачивают из фанатиков. Им внушают, что Ин Тарри повинны в неравенстве людей, в голоде и болезнях. Ваш род для Локки был – змей-полоз из северной сказки. Полоз тянул все богатство на себя. Убив змея, артель вернула бы украденное людям. Всем и каждому. Поровну.

Микаэле всплеснул руками и кое-как удержался от резких высказываний. Лежащий у стены пес вздохнул и без злости глянул на гостя, посмевшего огорчить хозяина. Яков, собственно, лишь теперь заметил собаку, черную в тени, неразличимую, пока она не пошевелилась.

– Как я устал от болтовни о равенстве. Все гвозди, доски и нитки надо разделить поровну. Станет хорошо, честно. Вот только без вселенского скандала парус не соткать, корпус не набрать, готовый корабль на воду не спустить. А уж ремонт… вовсе неразрешимое дело, – Микаэле стал серьезен. – Примитивное равенство вещей превозносят мошенники и фанатики. Дальше тоже понятно: отнять, чтобы поделить. Первую часть исполнить проще, чем вторую.

– Я не так молод, как Локки. Артель легко жертвует фанатиками. Иное дело майстер, подрядчик… У него много прозвищ. И, сколько бы слуги дома Ин Тарри ни тянули на свет корень артели, до глубинного его окончания не добирались. Мне кажется, нельзя сохранить тайную организацию с теми же методами и ритуалами, если майстер часто меняется. Хотя Ин Тарри сохраняют свой дар и используют однотипно.

– Наш майстер не ржавеет, – Микаэле погладил широкий перстень с гербом. – Золото постоянно, меняемся лишь мы, люди. Я тоже много думал о природе долгожительства артели, у которой нет твердого базиса.

– Я подозревал, что во главе – выползок. Это объясняло бы исчезновение артели на десятки лет, резкое возобновление активности… но однажды я дал себя изловить для ритуала. Увидел майстера ценою той жизни. Для моего зрения было ясно: он не выползок. Грань смерти для него была далекой и острой. Он не выползок, а нечто обратное. Он отчаянно старался жить и боялся смерти. Не скажу точнее. Нет слов.

– Так, – Микаэле слушал предельно внимательно, и от него такого было трудно отвести взгляд. Он почти светился. – Примечательны записи Юлианы Миран. Одержимый менял тела. Юлиану подменили. Я слушал до вашего прибытия беседу Курта и Юлии. Ритуал детально разработан, исполнители уверены в успехе. Огромнейшее недоумение у меня вызывало то, что подмену использовали в банальном дельце.

– Полгода назад я подумал о том же, осознав, что Юна – иной человек в знакомом теле. Сама подмена не удивила мою глубинную память. Но, увы, я не восстановил свою память и сегодня. Есть лишь уверенность: подмены практикуются давно.

– Вы осторожны в суждениях. Но выводы напрашиваются. Подмена Юны – проверка. Или у них новая пара жив, или новое… гнездо. Учтем и вовлеченность дома Дюбо. Я проверил: имение в Луговой лет двадцать было излюбленным местом отдыха старшего из Дюбо. Он давно отошел от дел, а год назад вовсе пропал. Говорят, странствует. Но это ложь. – Микаэле некоторое время глядел на собеседника пристально, чуть настороженно. – Яков, вы прикидываетесь благоразумным, но это же бессовестная ложь. От вас будет сплошная морока, словно мне мало Куки с его норовом. И знаете… я устал от оголенной искренности. Уверен, это взаимно. Вечереет, пора разойтись, чтобы каждый из нас смог в своем логове уединенно сгрызть сахарную кость сомнений. Мы умеем, нам привычно такое собачье занятие.

Яков кивнул, ощущая растущую легкость, словно душа сделалась воздушным шаром, чей беспечный пассажир сбрасывает новые и новые мешочки с грузом, намереваясь взлететь к самому солнцу.

– Я сошел с ума и не хочу сомневаться. Идея равенства сладка молодому выползку, он умирает снова и снова, перетерпев боль и унижение, и хочет всё это разделить поровну со своими палачами. Я давно не молод. Микаэле, меня не покидает ощущение, что майстер и есть полоз-змей, изначальная цель Локки. Не хочу свести все к мести. Скорее я повторяю шаг за шагом путь того Локки, и на сей раз дойду до сути. Как выманить зверя, мы с вами, кажется, знаем. Вслух не скажу лишнего. Лучше уж я, как и подобает при встрече с вами, затребую деньги. Не обещаю в обмен исполнить заветное желание. Но я умею создавать гнезда. Свежие заложены и развиваются, старые не пустуют, меня не было лет двадцать, я ничего не пропустил. Птенцов много, они требуют корм, а сами гнезда вьются из нитей влияния и информации. Золотых нитей, сами знаете.

Яков смолк, пытаясь сообразить, как же выразить в словах невнятные ощущения. И стоит ли пояснять, как выползки видят жизнь и смерть. Упоминать, что по твоему мнению дар не болезнь вроде ветрянки, он принадлежит не телу, а душе… Что Юлия в теле Юны не стала Юной, не научилась видеть тьму за порогом. Не глаза для такого требуются, а душа.