(Легенда давно забыта, ее запись сохранилась лишь в дневнике Крысолова Йена. На полях – пометка: «Локки не мог уйти, не оглянувшись! Это обнадеживает». )

Не стоит людям попадать в гиблый лес, а только живые не ведают грядущего страха, а мертвые уже не могут ничего изменить. Через лес не проложено троп. Каждый торит свою, а она – ускользает, петляет, норовит сгинуть. Тут уж кто кого осилит: тропа путника или путник тропу.

Жил-был сын купца, богатейшего на все долины и перевалы большой Кьерской гряды. От рождения наследник отцовских трудов ел с золотой тарелки, за всю жизнь он ни разу не высказал слов благодарности. Когда батюшка умер, он спустил богатство удивительно быстро. Хотя чему удивляться? Семейного дела не знал, людей не умел ценить, трудиться не желал. Разбазарив кровное, наследник не поменял привычек и жил в долг… а, как пришел срок отдавать, спрыгнул с крепостной стены. То ли пьян был, то ли блажил. «Ваш убыток – ваша забота», – так он крикнул напоследок.

Под стеной скалились камни. Падение, удар… и вмиг все поменялось для должника. Кругом встала вязкая тьма, подобная туману в непроглядной ночи. Чуть приметно светились заросли по опушке. Должник ощупал камни под ногами. Понял: позади – пропасть! Нет иного пути, кроме этого – сквозь колючий шиповник и паутинные полотнища. Должник усмехнулся победно: нет погони! Получается, он всех обманул, и теперь никто не востребует плату по счетам. Вязкая тьма молча впитала людскую усмешку. Выждала… и вот за спиной должника что-то шевельнулось, вздохнуло. Оно было огромное. Ужасное в своей непостижимости. Осознав его, должник завизжал и помчался опрометью, запрыгал зайцем, раздергивая по нитке не одежду – саму душу. Черный лес впитал ее… без следа. И стало тихо в гиблом лесу. Совсем тихо. Как обычно, впрочем.

Жил-был переписчик книг. Однажды он занемог, позвал лекаря и узнал, что недуг его наверняка смертелен. И принялся переписчик перетирать зерно домыслов в жерновах страха. Скоро устал от мыслей, от груза грядущих утрат. «От меня все откажутся. Боль сожрет меня заживо. Лекари все до единого – проходимцы, помощи не дадут, а сбережения вытянут до последнего медяка»… так он рассудил, и добыл яд, и принял… И встал на опушке гиблого леса.

Для него все началось, как и для должника; За спиной – пропасть. Впереди – чащоба непролазная, стылый туман… и незримое нечто, жадно глядящее в душу. Хворый брел, всхлипывал… и скоро устал. Нет надежды в жизни, нет ее и во тьме последней. Так решил. Лег, притих… и слился с гиблым лесом. С тьмою и тишиною. Совсем слился. Без остатка.

Жил-был проводник. Лучший в Кьерских горах, опытный и находчивый, хоть и молодой. Весело жил, ярко. Друзей у него было много, купцы его уважали. Но однажды попался проводник в ловушку: разбойники приневолили его помочь с устройством засады. Ведь кто, как не он, укажет верное место? Кто, как не он, поймет, когда ждать богатый караван… Проводник завел разбойников в скальный лабиринт – и прыгнул с обрыва, прокричав в гулкую долину о приходе врагов. Эхо подхватило крик, разнесло широко. Всполошилась стража на заставах, залаяли псы, горные охотники и пастухи стали перекликаться, готовя общую облаву на разбойников…

А проводник ничего этого не слышал. Он уже стоял на опушке гиблого леса. Нет, он не стоял, он и опушки-то не заметил, он вскочил и помчался через лес. Он даже не понял, куда угодил, просто бежал, спеша предупредить хоть кого о разбойниках… Он рвался через заросли, спешил. Он чуял тропу и в этом особенном лесу, не зря он был лучший горный проводник! Он не оглядывался, не отдыхал, пока не добрался до полянки.

Седая в тумане трава оплетала ноги. Было довольно много света, его давали серебряные цветы вереска. А вот дороги далее не было: ежевичник рос плотной стеной, а за ним угадывалась другая стена – чернее ночи, от неба до земли… В стене была всего-то одна калитка. У калитки сидела женщина. Не молодая и не старая, не седая – и не чернявая. Туманная, ночная.

– Сегодня ты один и добрался на мою поляну, – сказала она. Оглядела проводника и сокрушённо покачала головой. – Торопыга… Хоть бы разок оглянулся! Там ведь прошлое твое! Целая жизнь.

– Я должен был… – начал проводник и смолк, ведь женщина покачала головой.

– Нет на тебе долга. Гиблый лес – не то место, куда следует убегать от жизненных долгов. Тем более, бахвалясь своей ловкостью. Пробовал тут один сунуться, да весь по ниточке раздергался, порвался… Загнала его хиена. Потешилась.

– Но я не мог иначе! Они умеют спрашивать, а если б я ослабел и указал им выход из лабиринта…

– И не о страхе речь. Шел через лес испуганный. Жаль его, – женщина внимательно осмотрела тьму за спиной проводника. – Бывает и непосильное бремя у живых. Я бы помогла… но – не дошел. Не бремя его сгубило, а собственная слабость. В тебе нет такой слабости. За тобой нет долга. Зачем ты отказался от жизни легко, не сожалея и не оглядываясь?

– Честь превыше. Нельзя выживать любой ценой, – не очень уверенно сказал проводник. Подошел, сел в траву рядом с женщиной. – Разве не так?

– Не совсем так. Ты ценил честь, ты высоко ставил свое умение искать тропы, ты дорожил словом и доверием…, но не жизнью. Ты отказался жить – легко. Совсем легко. Да, ты очень молод… – женщина погладила серебряные бутоны вереска, льнущие к ее руке. – Понимаю. Но помочь не смогу. Хиена не видит в тебе света. Порвет.

– Хиена – ваша собака? Я не боюсь собак и даже волков, – проводник показал старый шрам на руке. – Меня рвали, но я оказался упрямее.

– Не собака. Она тут всегда, а я… я иногда прихожу, чтобы поправить изгородь. Она вроде тебя. Кому-то проводник, а кому-то – приговор. Нет, не пропустит. Вот разве научишься ценить жизнь. Постепенно.

Женщина указала взглядом на самую темную и густую часть изгороди, и проводнику почудился узкий лаз, обозначенный вересковыми цветами. Юноша благодарно поклонился… и заметил, как по лицу незнакомки пробежала тень огорчения.

– Это не одолжение, а наказание, малыш. Тебе придется доделать много дел. Перешагнуть много утрат. Отчаяться и заблудиться бессчетное число раз, словно ты опять и опять идешь через гиблый лес.

Женщина смолкла, вглядываясь в заросли. Проводник тоже стал смотреть – и скоро разобрал: приближается человек. Весь встрепанный, нескладный. Идет – и слегка светится. Рядом с ним крадется кошмарное чудище, а человек ему улыбается, что-то рассказывает. Вот он не глядя, на ощупь, нашел калитку, легко толкнул – и пропал за ней, во тьме… словно сквозь стену прошел. Чудище проводило путника до порога, обернулось, обожгло душу проводника ледяными, смертными очами – и нехотя впиталось в стену мрака.