litbaza книги онлайнТриллерыХрам - Игорь Акимов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Перейти на страницу:

— Бог сбережет всех нас, если вы спокойно, без резких движений сложите оружие — и выйдете отсюда.

В руке у монашка была граната. Чеку он уже выдернул. Успел снять у кого-то с пояса.

Так и должно быть, подумал Петро. Нормальный процесс. Когда проблемы возникают одна за другой, а ты их решаешь, а их двойники опять тут как тут, а ты их косишь, косишь, косишь, — тебя ничто не застанет врасплох, и ты доберешься до цели, как косарь в сумерках — до края поля. А вот когда все идет гладко, как по маслу, когда само катит, — тогда и жди подляну. Я знал, что будет непросто, и уж как удивлюсь, если окажется, что этот камень-спотыкач — последний…

Петро встретился с монашком взглядом, еле заметно ему усмехнулся (ни малейшей иронии! пусть примет это, как сдержанное восхищение), и медленно-медленно стал поднимать руки.

— Повторяю! Оружие на пол.

Петро медленно обвел взглядом своих людей, кивнул: выполняйте; затем медленно стянул с плеча ремень автомата — и медленно положил автомат на пол, расстегнул кобуру, взял револьвер двумя пальцами — и положил рядом… Он слышал, как разоружаются остальные, но не глядел на них. Он удерживал взглядом взгляд монашка (без малейшего нажима! но держал хорошо; пусть думает, что опасность может исходить только от него, что это их поединок), а сам всем телом слушал Ахмеда. Все заранее известно. Вот Ахмед положил автомат, но не перед собой, а сбоку. Вот положил кольт. Одну гранату, вторую. Все сбоку. У него не будет времени на замах, а так, с полуразворота… Наконец кладет нож. Ну!..

Монашек не видел, как спланировал тяжелый нож, от удара в шею его глаза расширились и посветлели. Упасть он не успел, потому что Петро был уже рядом. Петро стиснул обеими руками руку монашка с гранатой, сбросил его на пол, чтобы не залил кровью картины, и только тогда, зажимая рычаг гранаты, осторожно ее освободил.

— Я знал, что от него толку не будет, — сказал он Илье, — и что-то в этом роде от него ждал. Но чтоб вот так, сразу!.. Шустрый был малец.

Он прошел в угол, где прежде лежал монашек, выбрал достаточно длинный обрезок клейкой ленты и стал тщательно заматывать гранату.

— Теперь ты не найдешь клад…

— Найду. И очень быстро.

— Если ты имеешь в виду Строителя…

— Его.

— Даже если бы он мог говорить…

— У меня заговорит! — засмеялся Петро.

Его лицо как-то странно прыгало перед глазами Ильи, и это мешало думать. А думать было необходимо: какая-то мысль пыталась пробиться к сознанию, но ей что-то мешало. Что мешает? что мешает?.. Илья заставил себя расслабиться — и тогда понял: лицо Петра. Это оно мешало думать. Как сверкающий искрами света кристалл, который гипнотизер раскачивает на ниточке перед глазами клиента, оно завораживало и отнимало все то немногое, что оставалось от него, от Ильи… Отведи глаза, велел он себе, и поглядел на кирпичные стены, на серый цементный пол, на тусклую лампочку в серых кляксах. И сразу та мысль пробилась к нему, и он понял, что все это — последнее, что он видит в своей жизни. Это было так очевидно!.. Из протеста — последний глоток прекрасного! — он перевел взгляд на изображение Андрея Первозванного, на его врубелевские глаза, неторопливо поднял с пола свой револьвер, повернулся к Петру и выстрелил в его ненавистное лицо.

Из-за диабета настоятель Покровской церкви отец Георгий едва ходил и уже давно не мог читать: различать буквы он перестал после второй операции на глазах. Если бы он прислал на отпевание вместо себя кого-нибудь помоложе — никто бы ему не попенял. Но случай был особый. В моей жизни другого такого уже не будет, говорил он матушке, которая помогала ему облачаться и просила только об одном: чтоб он не задерживался допоздна. А сейчас сколько? — поинтересовался отец Георгий. — А уже шестой… — Ну так я до темна как раз и обернусь…

Если бы спросить отца Георгия, чем этот случай особый, пожалуй, он не смог бы объяснить. Да он и не думал об этом. Он это чувствовал. Сейчас его место было там, в хате Марии, возле гроба Строителя. Живым он Строителя не знал, так и не собрался познакомиться; дело было не спешное, а любопытство он утратил давно, еще в ту пору, когда вместе с диабетом в нем поселилась постоянная усталость. Вот если б он был помоложе и не растерял былые связи, и у него был бы шанс побороться за храм — а там и честь, и место хлебное, — вот тогда б он каждую свободную минуту проводил бы на стройке, был бы первым другом Строителю, самым близким ему по духу. Но шансов не было, ни одного. Отец Георгий знал это сразу, а когда митрополит, посетив храм, даже не заглянул к нему в церковь (в последний раз это было, дай Бог памяти, в 86-м, как раз на Покрова, и из всех Покровских церквей митрополит выбрал именно его, чем отец Георгий тогда очень гордился), — стало окончательно ясно, что в этом деле ему ничто не светит. Понятно, что большинство верующих предпочтут новый храм. Если его восстановят таким, как был (каким он был — уже не помнил никто, свидетелей не осталось, одни пересказы; может он и не был никогда достроен? — размышлял отец Георгий за рюмкой прасковейского коньяка, слушая пустую болтовню местных телевизионных комментаторов; в таком случае и перспективы у этого храма не ах, уж мы-то помним, как оно было в Вавилоне…), — так вот, если храм все-таки достроят — туда начнется паломничество. Ведь столько баек вокруг него, автомобиль есть почти у каждого, сто-двести километров сегодня не расстояние, а люди любопытны. Мне останутся лишь те из прихожан, кто живет поблизости и тяжел на подъем, думал отец Георгий; да еще мои старушки, которые обожали меня, когда я был молодым, прости, Господи, мои давние грехи. Но может оно и лучше. Меньше забот. Когда-то я тревожился: смогу ли управляться, без ущерба для собственной жизни, со своим приходом, когда силы начнут оставлять меня? Выходит, напрасным было томление духа. Господь все устроил. Да и много ли мне теперь надо…

Сил не было, а грешные мысли… куда от них денешься? Известно: их гонишь в дверь — влезут в окно. Поэтому отец Георгий с ними не воевал. Старайся думать о деле, которым занят, — сами уйдут. В былые годы он бы остался на молитвенное служение возле гроба Строителя на всю ночь — уж больно хороша Мария. В горькую минуту баба неосознанно ищет утешения не только словесного, но и эмоционального, тело готово использовать случай, чтобы облегчить страдания души; грех не велик, да и какой это грех, когда он во благо? К тому же, потом они и не помнят ничего. Хотя некоторые помнят, и там уж, как говорится, возможны варианты. Не раз случалось и пожалеть о содеянном.

Отец Георгий пробыл возле гроба меньше двух часов. Читал надлежащие молитвы сидя, по памяти. Ноги отекали, как обычно в это время; по ним пробегал огонь; и когда становилось совсем невмоготу и слова молитв вытеснялись непроизвольным стоном, отец Георгий прятал стон в неразборчивом бормотании, раскачиваясь (это помогало отвлечь боль), листая молитвенник и с важным видом заглядывая в его немые страницы. Уходя, он все-таки погладил Марию. Не утешал, а наставлял, какие молитвы и сколько раз она сегодня должна прочитать. Он гладил ее по голове и по плечам; в ней было столько жизни! Еще немного — и его рука соскользнула бы ей на бедро, но тут уж отец Георгий не дал маху. Все бы получилось, все бы прошло — был бы он другим. Прежним. Но в нем давно не было жизни, а значит — и магнетизма. Его рука была пустой. Ему нечего было отдать. Позволь себе отец Георгий эту маленькую слабость, возможно, Мария ничего б и не заметила, как не замечает сейчас ничего вокруг, но ее тело… Нет, нет, с пустой рукой к женскому телу лучше не подступаться.

1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?