— Думаю, что еще не поздно. Звоните сейчас же... Звоните, соглашайтесь, — напирал Юргенс, — развяжите себе руки, и тогда мы решим, что делать.

— А может прежде решим, а потом... — продолжал колебаться Гельмут.

— Дело ваше, — развел руками Юргенс. — Вы усугубляете ошибку, усиливаете подозрения Марквардта, затягиваете время. Мы все равно не успеем ничего предпринять до завтра, а что вы ему ответите завтра? А?

Гельмуту начинало казаться, что Юргенс прав. Доводы его как будто были логичны.

Гельмут поднялся и подошел к телефону. Прошло несколько секунд, прежде чем он окончательно подавил колебания, поднял трубку и набрал номер телефона Марквардта.

— Это Гельмут вас беспокоит. Да, да... Теперь, кажется, лягу слать. Вы догадались... Я очень много передумал... взвесил все... Я согласен... Благодарю. Конечно. Да-да... Хорошо... обязательно... взаимно... — и Гельмут резким движением положил на место трубку: — Мерзавец! Он на седьмом небе! Он заявляет что я его буду благодарить всю жизнь. Да, вы правы, Юргенс... — и Гельмут тяжело вздохнул.

— Вот и прекрасно. Мы получили свободу действий, — с удовлетворением заметил Юргенс. — Теперь я только могу пожелать вам спокойной ночи. В остальном положитесь на меня. Никуда он от нас не уйдет. Завтра у меня радиосеанс с полковником Шурманом, и я попрошу его приехать лично или прислать доверенное лицо.

у Гельмут натягивал на левую руку перчатку.

— Будем надеяться, — сказал он, прощаясь. — Кажется, действительно я сейчас засну...

Едва закрылась за ним дверь, раздался звонок. Юргенс снял спокойно трубку.

— Слушаю...

— Это вы, Юргенс?

— Да, я.

— Вы решили что-нибудь?

— Насчет чего? — непонимающе ответил Юргенс.

Пауза.

— Вы пользуетесь тем, что я лишен возможности напомнить вам...

— А-а... — как бы вспомнил Юргенс, — вы насчет поручения...

— Да. Вы думаете что-нибудь? Сколько вам еще надо времени?

— Немного... пару, тройку дней...

Вновь пауза. В трубку слышно тяжелое, сиплое дыхание шефа.

— Вы убеждены, что окончательно проснулись? — не без ехидства спросил Марквардт.

— Вполне, — весело ответил Юргенс. — И могу доказать это. Хотите, я назову вам имя человека, с которым вы только что говорили по телефону?

— Что это за фокусы? У вас, я вижу, игривое настроение. Вы не переложили лишнего?

— Назвать? — сдерживая смех, спросил Юргенс.

— Бросьте глупости. Мне не до шуток. Ожидать больше нельзя...

— Назвать? — продолжал настаивать Юргенс.

— Откуда вы можете знать?

— Если вам звонят из моего кабинета, мне думается, что я могу знать... Я могу даже передать содержание разговора.

— Он был у вас?

— Да.

— И звонил от вас?

— Да.

— Сейчас подъеду... сейчас... — и в трубке послышались отбойные гудки.

— Болван! Безнадежный болван, — четко произнес Юргенс, отходя от аппарата. — Провалился как болван-полицейский, а теперь Юргенс спасай. «Услуга за услугу»... Ничего, все это учтется, запишется...

В состоянии душевного покоя Юргенс мог мыслить и кое-что изобретать. В его голове быстро возникли контуры плана расправы с Гельмутом, и сейчас он отшлифовывал в мозгу отдельные детали, соединяя их в одно целое. Получилось нечто вполне его устраивающее...

Марквардт не заставил себя долго ждать. Он появился в кабинете подчиненного с заспанным, припухшим лицом. Тяжело переводя дух, он плюхнулся в ближайшее кресло и с тревогой спросил:

— Что произошло? Говорите скорее и дайте мне стакан воды...

Юргенс дал шефу напиться и, когда тот залпом осушил стакан воды, подробно рассказал ему о ночном визите Гельмута.

— Ты молодчина, старина, — обрадованно сказал шеф и хлопнул Юргенса по колену. — С тобой можно дела делать... Теперь тебе понятно, почему надо убрать этого сопляка?

— Понятно. Сопляк оказался крепким орешком... не по нашим зубам.

Юргенс хотел сказать «не по вашим зубам», но на ходу понравился.

Марквардт покраснел. Чтобы скрыть смущение, он заговорил в почти извинительном тоне и попрежнему на «ты».

— Я виноват перед тобой, что не рассказал тогда всей истории сразу. Я допустил излишнюю, необоснованную осторожность... Ради бога, не расцени это, как недоверие к тебе. Я понимал и понимаю, что на тебя можно положиться полностью. Дальше, в интересах дела, между нами не должно быть никаких тайн. Всё... довольно... Иначе нельзя... Давай лучше подумаем сообща, как нам...

«То-то, — подумал про себя Юргенс, — это совсем другое дело.» И он изложил шефу только что возникший в его голове план.

Марквардт был в восторге.

— Ты просто гений! — воскликнул он.

Юргенс сдержанно улыбнулся.

— Завтра, — сказал он и, посмотрев на часы, поправился, — вернее, сегодня вы будете в полной безопасности....

— Желаю успеха, отдыхай... Я поеду. Можешь не сомневаться, что я этого не забуду. Да, еще одно не относящееся к этой грязной история обстоятельство, — пожимая руку, говорил Марквардт. — Тебе надо усиленно совершенствовать себя в русском языке. Я подчеркиваю — усиленно...

Юргенс сделал удивленное лицо.

— Да, да, таково указание оттуда.

— Значит, есть связь?

— Тоненькая, как ниточка, чрезвычайно тоненькая, но есть. Будем надеяться, что она скоро окрепнет, — Марквардт рассмеялся. — Поэтому учти, что я сказал... Ну, поехал, поехал... Кажется, я сегодня засну спокойно...

Было очень жарко. Перед Юргенсом сидел обрюзгший, золотушный немец и, непрерывно подливая себе в стакан из сифона холодный напиток, то и дело обтирал платком свою начисто лысую, шишковатую голову. Это был Вильгельм Блюм, владелец двух магазинов часовой фирмы «Ланжин». Он жаловался Юргенсу на то, что медики обнаружили в его ушах какое-то дикое мясо и что ему в ближайшее время придется перенести неприятную операцию.

Юргенс пригласил к себе старого друга не для того, конечно, чтобы выслушивать его жалобы на прогрессирующую глухоту.

— Тебе сколько уже лет, Вильгельм? — спросил он гостя.

— Забыл? А еще другом считаешься. Пятьдесят шесть. Не шутка...

— Но ты выглядишь бодро.

— Спасибо за комплимент. От друга это приятно услышать.

— А сколько лет Елене? — вновь спросил Юргенс.

Блюм моментально изменился, побледнел, рука, державшая стакан с водой, задрожала. Три года назад он женился в четвертый по счету раз на молодой, красивой женщине, и с той поры его мучили бурные приступы ревности. Когда мужчины в его присутствии называли имя жены, он приходил в невменяемое состояние.