— Зачем?!

— Чтобы отмазаться, сбавить себе срок. Опять же она калека, ее вряд ли пошлют в зону строгого режима. Положат в тюремную больницу, хотя, конечно, и там приятного мало.

— Против себя самой она даст показания, что ли? — возмутилась Муха. — Она ведь была посредником между мной и Жумагалиевым.

— Она может не говорить этого. Может просто тебя сдать. Ведь вы с ней, как я понял, друг друга ненавидели?

— Да, но Дана ведь не дура. Если она заговорит — я тоже заговорю.

— Верно. И в конце концов, тебя сперва нужно найти.

Девушка неуверенно на него взглянула и снова коснулась его руки:

— Прости, может, это не мое дело… Но ты никому не говорил, как тебя найти?

— В смысле?

— Этот адрес никому не давал?

— Я похож на психа? — удивился Иван.

— А своей девушке тоже не сказал?

— Нет, представь себе. — — Вы из-за меня поссорились?

— Только не делай такое умильное личико, — попросил Иван. — Ничего я ей, конечно, не сказал.

И она не захочет меня искать.

— Сомневаюсь. — Муха встала и неожиданно потерлась щекой о его голое плечо — он сидел в майке. — Я знаю — она сейчас плачет.

— А я думаю, что она уехала домой.

— Она тебя ждет.

— Да что ты вдруг пристала? — удивился он, обнимая ее и поворачивая так, чтобы разглядеть лицо. — Муха, чертова кукла, чего ты добиваешься от меня?

— Ничего… Я хочу только знать, устоишь ли ты перед ней, если она начнет расспрашивать.

Он выдержал ее пристальный взгляд и снова поразился, какие изменчивые глаза у этой девушки. То глубокие, красивые, то вдруг жесткие, колючие, и надо сказать, довольно неприятные… Сейчас она смотрела на него именно так — жестко, без тени симпатии, без признака улыбки. Ее голос истерично звенел:

— Пойми, мне страшно.

— Мне тоже!

— Ты-то чего боишься? — выкрикнула она и вдруг отвернулась к стене.

Парень с изумлением услышал, что Муха плачет. Она рыдала и мерно ударяла ладонью в стену, в такт всхлипам:

— Ненавижу! Ненавижу тебя! Всех ненавижу!

Всех! О, черт, почему я должна подохнуть?! Почему я?!

Иван стоял рядом и держал ее за худенькие плечи.

— Успокойся! Ты весь дом разбудила. Тише, тише, не из-за чего заводиться…

Муха вжалась в стену и глухо рассмеялась. Потом ее плечи перестали вздрагивать и обмякли под его ладонями. Иван оторвал ее от стены и перенес в комнату, на постель. Муха ложиться не пожелала. Она села, забившись в угол, обняв подушку, и мрачно опустила ресницы. Ее лицо еще блестело от слез, но она уже не плакала, только тяжело дышала, как после драки.

— Все? — спросил Иван.

— Все.

— Чего ты хочешь? Чтобы я ушел?

Та промолчала.

— Могу уйти, — продолжал Иван, надеясь услышать хоть какой-то ответ.

Ответом опять было молчание.

— Только мне сегодня тоже нежелательно мелькать на улице, — сказал он.

— Почему? — наконец откликнулась она.

— Есть причина.

— Тоже в розыске?

— Откуда мне знать? Никогда нельзя быть уверенным, что кто-нибудь не составил твой фоторобот.

— А, ясно… — Она отшвырнула подушку. — И что ты со мной связался? И что ты ко мне прицепился? Шел бы к своей девушке! Она, наверное, порядочная. Нежная, красивая. Русская.

— Ты чего, Мух? Какая мне разница, кто она по национальности?

— Огромная! Огромная, ты же только прикидываешься, что тебе все равно! Я для тебя — просто животное, экзотическое животное! Типа сайгака! А она — полноценный человек! Русская, москвичка, без жилищных и материальных проблем, — зло продолжала она. — А такие парни, как ты, не про меня! Ничего в твоей гребаной Москве для меня нет, кроме смерти! И дома тоже! То же самое! Для местных я — метиска, хуже, чем немка, вообще не человек! Скажут — убирайся, а куда я уберусь?! Сюда?! Для здешних ментов я — казашка! Нацменка без прописки!

— Ты что завелась на ровном месте? Опять начинается? — изумился парень. — Я-то думал, у тебя нервы железные.

— У меня нервы ни к черту!

— Ну, вот что, никуда я сейчас не пойду. Если настаиваешь, могу лечь в другой комнате. Там есть тахта.

— Мне все равно, где ты спишь.

— А мне не все равно.

Муха стрельнула в него косым взглядом, обхватила согнутые колени руками и затихла. Иван вздохнул, сунул в рот сигарету и отошел к телефону. Накручивая номер матери, он чувствовал на спине взгляд девушки, но не сообщал, кому звонит. Наконец услышал знакомый голос.

— Мам, это я, — сказал он. — Как ты? Письмо читала?

— Ваня?! Где ты пропал?! — закричала мать.

— Что такое?

— Ты не знаешь?! Ванечка, когда же это кончится! Ужас! — по-прежнему кричала мать.

— Никогда он не слышал у нее такого панического голоса и не на шутку встревожился:

— А что случилось?

— Таня, твоя девушка! — отчаянно выдохнула мать.

— Что с ней? — У Ивана вдруг замерзла спина — верный признак волнения.

— Она убита! Где ты? Откуда звонишь? У нас уже была милиция, тебя не могут найти!

— Мам, спокойно, — пробормотал он, едва шевеля губами. — Я не делал этого.

— Я верю, верю… Но что же это такое?!

— Мама, успокойся… Я приеду… Куда мне ехать? К тебе или туда?

Мать задыхалась от волнения и не могла ничего толком сказать. Иван прижал трубку к уху так сильно, что ощутил боль, и повернулся, взглянув на Муху. Та смотрела на него расширенными, неподвижными, чужими глазами. Он положил трубку.

Парень сам не знал, что именно ему пришло в голову, когда он увидел ее глаза. Может, вспомнил недавнюю сцену ее ревности к Таньке, такую неожиданную, совершенно ничем не обоснованную. Может быть, заново осознал, с кем он имеет дело. И самое главное — он не доверял ей, не доверял с начала и до конца. А девушка молчала и смотрела на него очень странным взглядом, как будто чего-то ожидая. Похвалы? Крика? Удара?

— Ты сегодня выходила из дома?

— Что случилось?

— Я тебе спрашиваю, где ты сегодня была?

— Нигде, с ума сошел? — изумилась она. — Что случилось?!

Неизвестно, сколько бы они задавали друг другу вопросы, не получая ответов, если бы Иван не опомнился и снова не взял трубку. За это время мать должна была собраться с мыслями.