— Страшная боль… Я что-то туго припоминаю…

Нет, кажется, ничего странного не было, все как всегда…

— И вы поехали домой? То есть к вам?

— Да… Сразу после работы. Он сказал, что заберет меня и отвезет… Я ждала его в машине. Он дал мне ключи.

— То есть вы ни от кого не скрывали ваших отношений?

— От кого же нам их было скрывать? — Девушка очень удивилась.

— Хотя бы от сослуживцев.

— Он ведь был главой фирмы… Ему незачем было скрываться.

— Пока ехали домой, не наблюдали за собой слежки?

— Я не видела ничего подозрительного. Да ведь стреляли не из машины!

— Вы сказали — стреляли из подъезда напротив, из окна?

— Да.

— Видели вспышку? Видели еще что-то? — допытывался следователь.

— Нет, я не видела ничего конкретного, копалась в сумочке, искала ключи от квартиры. Но когда раздался выстрел, перестала соображать. Увидела, как Паша падает. Он уцепился за машину… — Девушка надрывно всхлипнула. — Потом будто что-то меня повело — я подняла глаза и посмотрела в окно второго этажа, в доме напротив. Оно было открыто.

— И больше ничего не видели?

— Ничего, — с сожалением призналась девушка. — Но убеждена — именно там стоял убийца.

— Хотя бы можете сказать, кто стрелял — мужчина, женщина?

— Не знаю, — нервно повторила та. — Знаю только, что все из-за нее! Гадина, старая мерзкая гадина! Она и меня убьет!

— Выбирайте выражения! — заметил следователь. Он вышел в коридор и убедился, что ребята курят на кухне.

— Пошли вниз, — сказал он. — Надо в один подъезд заглянуть.

С Яной следователь не простился. Как только все ушли из ее квартиры, девушка кинулась к двери и заперла все замки. Колени у нее подгибались, в голове что-то тяжело шумело. Страшно было до тошноты. Она в жизни не испытывала подобного страха…

— "…В телеведущую стреляли дважды. По иронии судьбы выстрелы настигли ее на том же месте, где погиб ее муж, выпускающий редактор ток-шоу, Константин Кукушкин. Однако Ирина выжила.

В настоящий момент ее состояние уже не представляется врачам критическим. Она заплатила дорогую цену за то, чтобы говорить зрителям правду".

Саша умолк и сложил газету.

— Это все, — сказал он.

— И все вранье. — Ира яростно смотрела на него с подушки, не в силах поднять голову. Вот уже второй день она ощущала сильную слабость, ей было почти так же плохо, как сразу после операции.

— Не требуй от журналистов многого, — посоветовал Саша. — Они всегда искажают факты, чтобы материал получился поострее. Главное они все-таки сказали. И гляди — я был совершенно прав! Жумагалиев тебе отомстил.

— Да ничего ты не понял.

— Малыш, не волнуйся.

Саша с беспокойством смотрел в ее блестящие глаза, понимая, что у нее начинается жар.

— Выпей таблетку и усни, — предложил он. — Ты ослабла.

— Ничего не понимаешь! — пробормотала та. — Чего ради Жумагалиев стал бы мстить? Я ведь не писала текст передачи! Я не искала факты, которые ему не понравились. Стрелял бы в Маленкова! В Настю, в конце концов. В меня мог стрелять только идиот!

— А может, он и есть идиот.

— Это был умный мужик. Я сразу это поняла, когда он заговорил в студии. И он вовсе на меня не рассердился. — Ира показала на газету:

— Даже в этой статейке сказана часть правды.

— Где же, по-твоему?

— Жумагалиев ни в чем не сознался и по-прежнему отрицает свою причастность к делу.

— «Факты, названные в передаче, и без того всем известны»? — спросил Саша, снова находя это место в статье.

— Во всем мире идут ток-шоу, где задают кучу острых вопросов… Но ведущих из-за этого не убивают, — возразила Ира. — Это не такая уж рискованная профессия.

— Малыш, выпей таблеточку! — настаивал Саша, приближаясь со стаканом воды.

Она послушалась и потом долго ловила воздух приоткрытыми влажными губами. Саша сидел рядом и держал ее за руку. В палате было пусто — теперь Иру, как героиню дня, перевели в отдельную палату, правда, совсем крохотную. Тут едва помещались кровать, капельница на штативе, тумбочка и сам Саша на поломанной табуретке. Мебель и постельное белье в ее персональной палате были такие же убогие, как и в остальных, обычных.

— Ну, хорошо, — сказал Саша, увидев, что та прикрыла глаза и успокоилась. — Не веришь газете, следователю, мое мнение для тебя тоже ноль. А что скажешь о предсмертных словах твоего мужа?

Он же прямо сказал: «Боюсь, я подставил тебя под удар!» А перед этим ходил к Жумагалиеву.

— Идиот… — отчетливо выговорила Ира. — Что мог иметь против меня несчастный Жумагалиев?!

— Я согласен, Жумагалиев — симпатичный мужик, у него экзотическая внешность, он богатый и еще не старый. Но даже если он тебе понравился, нельзя обольщаться насчет его морали. Морали у таких людей нет. В тебя стреляли, никуда не денешься.

— Мне страшно, что настоящий преступник на свободе, — монотонно произнесла она.

— У тебя нервы разболтаны.

— Уйди, — попросила Ира.

Он посидел еще немного и в конце концов понял, что подруга говорила серьезно. Встал, тихо сказал: «Дозавтра!» — и вышел. Как только за ним закрылась дверь палаты, Ира приоткрыла глаза.

Она вспоминала… Кто только сюда не приходил!

…Маленков с букетом цветов и какими-то продуктами, которые ей нельзя было есть. Он явился сюда в числе первых посетителей, которых к ней пустили. Маленков сидел минут десять, непрерывно развивая одну и ту же тему:

— Как только поправитесь — сразу за работу.

Настя в декрете, вы в больнице. Не представляю себе, что делать. А вы не изменились, даже не заметно, что больны. Пока работаем с одним ведущим. Надо сказать, было много звонков.

Все это Маленков говорил так невыразительно, равнодушно, что было ясно — он всячески старается сократить визит. Когда он ушел, она шестым чувством ощутила — никогда в жизни ей больше не переступить порога студии.

…Приходили подружки. Сидели на сломанной табуретке, совали гостинцы, ахали, охали, просили рассказать, как она себя чувствовала в момент нападения, что видела, кто ее нашел, больно ли было во время операции, после наркоза? Ира рассказывала, с каждым разом все больше ненавидя эту историю. Одна из старых подруг, с которой Ира давным-давно не видалась, внезапно высказалась:

— Ты говоришь, что милиция приехала сразу?