- Она меня поддержала. Я к ней четвертого с утра рвану.

- Так ты, что же, под бой курантов тут одна совсем будешь? – изумленно глянула на меня подруга.

- Это всего лишь дата, Лида, – пожала я плечами, а сама невольно подумала о том, где будет Ник в эту ночь.

Наверное, бабу шпилить…

- Господи! Да сколько ж можно-то? – зло воскликнула я.

- Что такое? – вздрогнула Нечаева, но я только отмахнулась и придумала какую-то ерунду в свое оправдание.

Ну, не говорить же ей правду?

Какую правду? Ох, да я и сама не знаю…

И весь понедельник первого дня зачетной недели я шарахалась по институту, боясь встретиться с Соболевским. И дошарахалась, что очутилась в деканате, а потом привычно зависла перед секретарем.

- Вы по какому вопросу, Княжина?

- По какому? – тупо потянула я, понимая, что совершенно забыла цель своего визита.

И пока я стояла и судорожно вспоминала зачем явилась в святая святых нашего факультета, в помещение вошла староста нашей группы – Вера.

- О, Венедиктова, – воскликнула секретарь, – ты-то мне и нужна. Вот держи. Это заявление на перевод обратно в МГУ от Соболевского вашего. Декан его подписал. Аттестация там у него заочно уже пройдена, так что после Нового года он к нам уже не возвращается.

И староста приняла из рук секретаря исписанную бумагу, а потом и вышла за дверь.

А я так и осталась стоять на своем месте, совершенно точно понимая, что…

А-1. Ранен.

POV Алёна

Я не слышу, что говорит мне секретарь. В ушах шумит, в голове гудит. Руки трясутся. Колени подкашиваются.

И я забыла, как дышать.

Кто-то тянет меня за руку, и я немного прихожу в себя, а потом выныриваю на поверхность того моря паники, в котором тонула последние мгновения.

- Княжина, с тобой все в порядке? – спрашивает меня какая-то девушка, имени которой я совершенно не помню.

- Что? – хриплю я.

- Плохо тебе, спрашиваю?

И я смотрю в ее глаза, и совершенно точно понимаю, что да, черт возьми, мне плохо. Я даже больше скажу – мне хреново настолько, что хочется сдохнуть! Прямо сейчас!!!

- Нормально, – выдавливаю из себя из последних сил, киваю и покидаю стены деканата, а потом и своего института.

Вылетаю на улицу в наполовину расстёгнутом пуховике и снова замираю в полнейшем оцепенении. Провожу невидящим взглядом по сторонам, а потом накрываю правой ладонью в том месте, где за ребрами беснуется сердце.

Ему больно.

И страшно…

И где-то здесь меня окончательно накрывает ужасом происходящего. Я кое-как, непослушными пальцами нахлобучиваю на себя шапку и застегиваю куртку, а дальше, не разбирая дороги, волочу ноги до общежития. А в голове только и гремит набатом: «после Нового года Он к нам уже не возвращается…».

Не возвращается…

Когда-то это было моей смой заветной мечтой – никогда больше не видеть Никиту Соболевского. Забыть. Вычеркнуть этого страшного человека из собственной жизни.

А теперь, что со мной случилось?

И можно было бы сказать, что ничего особенного, да только…Черт! Не получалось! Хотя я всеми силами пыталась воскрешать в своих мыслях весь тот негатив, что стоял, между нами, долгие годы. Но теперь он подернулся флёром тех чувств, что, по его словам, он испытывал ко мне.

Испытывал…

Вбежала в холл общежития как шальная и ломанулась сквозь турникет. Вокруг смеялись студенты, обсуждали предстоящие новогодние праздники, а мне хотелось выть под похоронный марш и тонуть в своем смятении целую вечность.

Пока я не пойму наконец-то от чего так скулит мое сердце. От чего по венам вдруг вместо крови побежал кипяток, обжигая внутренности и заставляя их покрываться огромными кровоточащими волдырями. И наконец-то, от чего при мысли, что я больше никогда не увижу Соболевского, меня накрывает волной удушающей паники?

Ворвалась в комнату, разделась рывками и тут же на кровать, под подушку. Спрятаться от тягостных дум, но они как тараканы лезли из всех щелей.

Больше не будет черных глаз.

Не будет букетов с белоснежными гортензиями.

Не будет его сногсшибательного (да, черт возьми, он именно такой!) аромата с нотами цитрусов, бергамота, дуба, амбры и можжевельника, приправленного ванилью в сочетании с мускусом и все это под сладким шлейфом из смородины, ананаса и яблок.

Не будет ничего.

Не будет Никиты.

И прорвало плотину. Слезы хлынули, а из горла вырвался громкий, протестующий стон. И я ревела навзрыд, прижимая ладони к вопящему от боли и страха сердцу, умоляла его успокоиться, увещевала и обещала, что все наладится.

Да только сердце не слушало меня.

Оно знало, что я нагло вру!

- Алёнка, – услышала обеспокоенный голос Лидки, что только что зашла в комнату и сразу же бросилась ко мне, – ну ты чего? Алёнка!

А меня только еще пуще прежнего развезло. Истерика от осознания неприглядной правды прибила меня слишком яростно и слишком оглушительно, почти убивая наповал. Раз – и нет больше прежней девочки Алёны, у которой в жизни все было просто и понятно. И за утешительным бормотанием Нечаевой почему-то вспомнились ее недавние слова:

- А я без него не могу, Алёнка! У меня вот тут все крутит, как только представлю, что я своего Кира целую неделю не увижу! Хоть ложись и помирай, честное слово.

Неделю! А меня ждет вся жизнь!!!

О, Боже! Но ведь теперь таковы были мои реалии – я более не хотела, чтобы все между нами осталось в прошлом. И да, черт возьми, мне было невыносимо осознавать, что я сама, своими собственными словами и поступками заставила Никиту вычеркнуть себя из его сердца, мыслей и души.

Теперь там другие девушки. Те самые, с которыми он предпочитает проводить выходные. И переводится он лишь потому, что не желает более ежедневно любоваться на мою, недовольную всем и вся, физиономию.

Ведь не просто же так говорят, что от любви до ненависти всего один шаг.

А я толкнула его в спину, чтобы он этот шаг все-таки сделал!

И мне невыносима мысль, что он больше не хочет меня в своей жизни, потому что я…

Я в него…

Ох…

Затихла. Замерла в руках Лидки и ошалело уставилась на нее во все глаза.

- Княжина, немедленно скажи мне, что происходит!

- Я дура, – выдохнула я и снова скуксилась, вспоминая, как однажды выкрикивала Никите уверенно и четко, что никогда не смогу повестись на него. И ведь я действительно тогда верила, что это в принципе невозможно.