— Не знаю, но сделаю, как ты просишь. Ладно. — Она улыбнулась ему. — Я скажу ей, так тихо и спокойно: Роберт занимается этим делом. От одного только твоего имени она приходит в ярость. Ты не думаешь, что я делаюсь злыдней?

— Еще бы. Давно пора. — Они обменялись улыбками, но потом замолчали, потому что, когда получаешь белое перо, тебе не до смеха.

— Брэдли, у нас будет праздник на Рождество?

— Не думаю, мисс Милли, в этом году вряд ли. Идет война.

— Война очень смешная вещь, правда? Зачем люди воюют друг с другом? Немцы придут сюда? Стенли говорит, у них есть большущие птицы, которые летают в небе. Он хотел напугать меня. Но я не боюсь, потому что сама хочу летать. Я когда-нибудь полечу. Вчера вечером я высунулась из окна, ухватилась за ветку глицинии, и она закачалась, как птица, туда-сюда…

Он выбрался из-под обеденного стола, где выправлял колесико на ножке стола, потом, сидя на корточках, посмотрел на прозрачную, как видение, фигурку.

— Вот что, мисс Милли, вы обещали мне — ведь обещали? — что не будете высовываться из окна и трогать глицинию? Обещали, потому что я сказал, что, если вы опять это сделаете, то придется сказать об этом мисс Агнес, и она тогда велит запереть окно.

— Я только чуть-чуть. Понимаете, я забыла. Я иногда все забываю. — Она отошла к камину, в котором чуть тлели большие мокрые поленья, и проговорила: — Брэдли, мне больше нравится, когда я забываю всякие вещи, бывает так хорошо, когда их забываешь. Я хочу забыть про Стенли, потому что он кричит на Агги, когда приходит. Он такой нарядный в своей форме, но он нехороший, и он огорчает Агги. Почему все раздражены и все кричат? Я не люблю, когда люди кричат. Дейв теперь только и делает, что кричит. Сегодня накричал на Леди, и она испугалась и убежала. Пришлось побежать за ней, поймать и сказать ей, что Дейв совсем не хотел ее обидеть и что он вовсе не собирается запереть ее в конюшне. Дейв рассердился на меня и сказал, что больше не будет приносить мне леденцов. Но я считаю, что я уже большая для леденцов, а ты как думаешь, Брэдли?

— Конечно, вы уже выросли, чтобы вам приносили леденцы. Молодым леди приносят шоколад.

— Вот это правильно, — засмеялась она и наклонила голову набок. — Брэдли, а тебе нравится, когда у меня высокая прическа?

— Очень-очень нравится. Я думаю, она очень идет вам, и вы выглядите совсем как молодая леди, очень красивая молодая леди.

— Брэдли, ты думаешь, я красивая?

— Да, я так думаю, мисс. А сейчас мне нужно расправиться еще с одним колесиком, а то будет рождественский ужин, стол — бах! — и перевернется, а индейка — фью! — и улетит. — Он замахал руками, показывая, как индейка вспорхнет со стола, и Милли весело расхохоталась, и в этот момент дверь распахнулась и там, как ангел мщения, стоял Дейв Уотерз. Он чуть ссутулился и наклонился вперед, словно готовясь прыгнуть, потом сделал шаг в комнату и закричал:

— Мисс Милли! Уйдите. Идите наверх. Вас искала Пегги. Здесь вам не место. И я уже говорил, что будет с этой собакой, если будете разрешать ей лежать на креслах. — Прокричав эти слова, он кинулся к пуделю, лежавшему на кожаном кресле у камина.

Милли успела подхватить собачку раньше него и, прижимая ее к себе, громко заговорила:

— Ты не должен запирать ее в конюшне. Она пугается, ей не нравится темнота. Она… она мне говорила, что не любит темноты. Он не должен этого делать, ведь не должен? — Она умоляюще обратилась к Брэдли, но тот промолчал и только в упор смотрел на Дейва Уотерза.

И теперь Дейв Уотерз зашипел на него:

— Это все ты, это твоих рук дело. Но погоди, погоди… Вот придет мистер Стенли, я все расскажу! Вот увидишь, расскажу.

Роберт в два шага подошел к нему и, отвернув лицо, чтобы его не видела Милли, сквозь зубы процедил:

— Смотрите, чтобы мне не пришлось заткнуть вам глотку прежде, чем откроете свою пасть.

Дейв Уотерз отпрянул от него и завопил:

— Ну, все, ты сделал это! Все, это предел. Я больше тебя терпеть не буду. Я буду говорить с мастером Стенли. Он поставит точку раз и навсегда. Он здесь хозяин, а не она!

Когда за ними захлопнулась дверь, Роберт стоял, уставившись на стоявший у стола мешок с инструментами, потом глубоко вздохнул.

— Он прав, это предел. Я больше не могу этого терпеть. Я должен сказать ей, как только она вернется.

Агнес уезжала в Бертли за покупками и по его расчетам должна была вот-вот вернуться. Так вот, как только он увидит ее, со всем будет покончено, и теперь уж раз и навсегда. Он больше не вынесет.

Подняв с полу мешок с инструментами, Роберт вышел из столовой и пошел к себе в комнату над конюшней. Из его вещей там оставались теперь только пальто и пара ботинок, которые он переодел, чтобы ехать домой. Снятые башмаки он бросил поверх инструментов, потом встал у окошка, из которого было виден двор, и стал ждать появления двуколки.

Она приехала через полчаса и, вылезая из двуколки, увидела перед собой Роберта, переодевшегося для возвращения домой. Времени было только два часа дня, и у нее широко открылись глаза, она шагнула к нему, но он взял лошадь под уздцы и повел в конюшню. Пока он распрягал лошадь и ставил ее в стойло, Агнес стояла посреди конюшни и спрашивала:

— В чем дело? Пожалуйста, скажите мне.

Он продолжал молча собирать упряжь и так же молча прошел мимо нее, направляясь в кладовку. Она двинулась за ним, и, когда он повесил хомут на крюк в стене и повернулся выходить из кладовки, они оказались стоящими лицом к лицу, и она тихо проговорила:

— Вы уходите? Что случилось?

— Я не могу больше терпеть. Если я не уйду, будут неприятности с Дейвом Уотерзом, и очень серьезные. Он совершенно спятил.

Она покачала головой:

— Я поговорю с ним.

— Не будьте дурочкой…

Она не обиделась на это. Вцепившись руками в лацканы своего пальто, она произнесла:

— Что же делать? Что я могу сделать?

— Ничего, — спокойно сказал он. — Так будет лучше. Вы это знаете, и я это знаю. В общем-то все это знают, по крайней мере так это выглядит. С самого начала нам нужно было иметь голову на плечах, по крайней мере мне, выше головы не перепрыгнешь, хотя, — он грустно улыбнулся, — я попытался и продолжал бы пытаться, сейчас я могу это сказать в открытую, пытаться быть рядом с вами. Вы ведь давно уже знаете, почему я не уходил — только чтобы быть рядом с вами. И я не ошибаюсь, вам ведь тоже этого хотелось?

Она почти незаметно наклонила голову и прошептала:

— Да, о, да. И… я не знаю, что теперь делать. Просто не представляю, как буду жить. Вы… открыли мне новое существование, показали, какой может быть другая жизнь…

Отвернувшись на миг, Роберт сказал:

— Вы, наверное, романтизируете. Вы одиноки, а я оказался под боком. Был бы здесь кто-нибудь принадлежащий к вашему классу, какой-нибудь приличный человек, вы бы меня и не заметили.