Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не буду больше, — пообещала я, в пустоту, — просто очень плохо без тебя. Слишком долго тебя нет.
Тут я не лукавила. Я действительно очень устала. Ни трепыхаться, ни бороться, нет. Устала без него. Устала от бесконечной не проходящей боли и пустоты.
* * *
Голос ему совершенно не подходил. По телефону я решила, что Степан Федорович маленький пузатый дядечка, который зачесывает волосы так, чтобы не видно было лысины. Поэтому, когда ко мне подошел ладный мужчина, как говорила моя бабушка "с заграничным лоском" я не сразу поняла, что это и есть Степан Федорович.
Ему было где-то под пятьдесят, но никакой лысины и живота. Густые, пусть и с сединой, волосы, черное кашемировое пальто без единой пылинки и абсолютная непробиваемость. До самой клиники я не могла понять, чего мне ждать от этого человека и захочет ли он нам помочь.
В клинике Степан Фёдорович сразу ушел к лечащему, а потом и к главному врачам. Мне оставалось только мерить шагами кабинет, в котором меня оставили ждать. Час, которые они совещались, был невыносимо долгим. Когда Степан Федорович наконец появился я была взвинчена до предела.
— Просто скажите, что всё не безнадёжно, — попросила я.
— Не безнадёжно. Но шансы… шансы небольшие, — честно признался врач.
— Но есть?
— Есть. Рискнёте?
— Да, — я не думала, — я за эти месяцы обошла всех, кто мог помочь. Вы второй, кто что-то мне пообещал.
— Доверяете второму встречному? Кстати, кто первый?
— Белозёров. Да, доверяю. Но это точно лучше, чем бездействие. Время уходит, Степан Федорович.
— Да, со временем действительно тяжело. Хорошо, список документов есть у вас?
— Лечащий врач обещал подготовить в течение часа.
— Отлично, тогда я завтра улечу, подготовлю всё и мы с вами созвонимся, согласуем дату. Пройдетесь со мной? Тут до гостиницы недалеко.
Мы вышли на улицу. Для ноября погода была вполне сносная. Сыро, мерзко, но хотя бы без ветра, который продувает даже шерстяное пальто.
— Как все изменилось за десять лет, — Степан Федорович огляделся.
— Вы здешний?
— Да. Уехал по приглашению. В Швейцарии специалисты ценятся куда больше. Саша, расскажите мне, при каких обстоятельствах совершенно здоровый — не считая дальнозоркости и шейного остеохондроза, человек, мог оставить такие интересные документы? Он ведь не бандит — музыкант.
— Вам так важно знать? — по привычке ощетинилась я.
— Нет, совершенно праздный интерес и вы имеете полное право не отвечать.
— Да нет… я попросила у вас помощи и вы не отказали, будет честно утолить ваше любопытство, — я сделала паузу, прикидывая, с чего начать и как бы обойтись без подробностей. Да, у Сергея с этим всегда было лучше.
— Однако… — протянул врач, когда я закончила, — Два месяца всего, а вы так за него бьётесь.
— А разве есть какие-то общепринятые сроки, раньше которых биться нельзя?
— Что вы такая колючая, Саша? Ну циник я, работа такая. Знаете, сколько я видел ушедших жен, бросивших девушек? Вы такое любопытное исключение, что я не стесняюсь лезть к вам со своей прямолинейностью.
— Вы не первый это говорите. Я не считаю, что-то, что я делаю, это подвиг.
— Это не подвиг, — согласился Степан Федорович.
— Хотя бы вы согласны.
— Я циник. И врач. Хотя это почти синонимы. Но я хочу, чтобы вы понимали все возможные исходы.
— Это вы про то, что Сергей может очнуться другим человеком? Меня пугали этим уже.
— Инвалидном, Саша. Очнутся он может инвалидом, давайте называть вещи своими именами. Вы готовы к такому исходу?
— Вы так говорите, будто у меня есть выбор.
— Есть. Сколько вам? Чуть за двадцать?
— Двадцать четыре.
— Двадцать четыре… и вы положите жизнь на служение инвалиду? Хорошо если он будет в своем уме.
— Чего вы от меня хотите? — я устала от этого разговора, и он становился мне неприятен.
— Чтобы вы понимали на что соглашаетесь. И понимали все последствия. Подозреваю, что вы верите только в стопроцентно хороший конец, но практика показывает, что он случается далеко не всегда.
— Вы всерьёз думаете, что я об этом не знаю? Что я не рассматривала варианты? Только я не могу по-другому.
— Любовь, стало быть? — мне послышалась ирония в голосе врача.
— Думайте что хотите.
— Не обижайтесь, Саша.
— Не обижаюсь. Я понимаю, что вы циник и врач, и это почти одно и то же.
— А вы языкастая. Буду думать, что говорить, — мужчина впервые улыбнулся.
Мы почти пришли, до гостиницы от клиники было минут пятнадцать неспешным шагом.
— Саша, такой момент. У вас виза есть?
— Нет.
— Тогда нужен сопровождающий с визой. На оформление времени нет, сами знаете, что такие вопросы за день не решаются.
— Надо, значит будет, — кивнула я, соображая, где быстро найти человека, которому буду доверять. Очень быстро найти.
— Очень надеюсь. До завтра, Саша.
Я вернулась назад. Я ведь не могу не зайти к нему. Пока я нервничала и ждала вердикт Степана Федоровича к Сереже зайти не могла. Почему-то казалось, что он поймет мои переживания, почувствует их, а я совсем этого не хочу. Одно дело, что мне без него плохо, а другое шансы на счастливый конец. Не хочу, чтоб Сергей понимал, насколько этих шансов мало.
Всей душой ненавижу эту палату, противный писк мониторов, холод, стерильность. Ненавижу.
— Привет, — голос в полупустом помещении звучит странно, — знаешь, я так боялась, что врач откажет, что скажет, что шансов нет и он не возьмется, что сейчас еще не верю что что-то сдвинулось. Но теперь все будет хорошо, я тебе обещаю.
Я помолчала, и, вспомнив свой сегодняшний сон, взяла Сергея за руку. Вдруг это не сон? Вдруг он действительно все чувствует?
— Так устала без тебя, — я провела пальцами по его открытой ладони, — вроде все то же самое, я не одна, ребята меня не бросают, скорее, наоборот, а так тяжело… такая тоска, Сереж. Ты прости, я своим нытьем тебе уже надоела, а ты даже попросить меня замолчать не можешь, — я грустно усмехнулась, — прости. Приснись мне, ладно? Только не как сегодня, иначе я с ума сойду от собственного бессилия.
— Саш? — в палату заглянула Лиза, — на пару слов?
— Да я уже ухожу, — я с сожалением посмотрела на часы.
— Я помешала, да? — спросила Лиза, когда я вышла в коридор и закрыла за собой дверь палаты, — извини, просто у меня перерыв короткий…
— Нет, все хорошо. Мне не стоит долго у Сережи сидеть — расклеиваюсь. Врача видела?