За столом в небольшой уютной комнате сидели двое. По темным окнам и горящей лампе можно было понять, что снаружи ночь. Один из сидящих был знаком инспектору по записям, сделанным Джессикой, – это и был Кэмпбелл.

Он указал на собеседника:

– Это Брайан Уокер из ФБР. Ему… есть что вам рассказать. У него получится лучше, чем у меня.

Американец посмотрел на виртуальный образ Фергюсона, сухо улыбаясь.

– Здравствуйте, инспектор. Он имеет в виду, что я могу коротко и ясно изложить вам то, что он часами рассказывал мне. Но для начала проверьте мое удостоверение личности.

Фергюсон подчинился и сообщил:

– Готово.

– Поехали, – вздохнул Уокер.

Сначала он с очевидным, хоть и сдержанным неодобрением рассказал, что каждую среду рано утром Кэмпбелл искренне беседовал с горсткой роботов о вере, а те передавали сигнал в Свободную конгрегацию Западного Лотиана, где трансляцию слушали во вторник вечером. Джон Ричард называл эти сеансы «ночными проповедями». Затем Уокер очень схематично обрисовал собственное расследование, оно в последнее время переключилось на срочные послания Фергюсона и предупреждения «Паранойи», которые они отослали охранной службе «Газпрома» на лифте.

Инспектор сразу понял, что, даже если власти США и раскроют какой-то заговор, заслуг Фергюсона они признавать не станут. «Газпром», «Эксон» и правительство США разберутся по-своему, без огласки. В общем, типичный капитализм по-русски. Если и в самом деле на лифте имел место саботаж – дело аккуратно прикроют. Слишком большие финансы замешаны, слишком большой коммерческий риск. Никто не станет выносить сор из избы. А Фергюсон окажется козлом отпущения за то, что забил ложную тревогу, по крайней мере так это будет описано в официальной истории.

Инспектора отвлекла на мгновение неожиданная темнота за окном. Он взглянул на часы: утренняя солета пришла на десять минут раньше обычного. В утреннем выпуске новостей сообщили, что зеркало отклонилось еще сильнее после попытки выправить его траекторию. Но пока лифт не вернется к нормальной работе, сделать ничего нельзя…

– Это же солеты! – выкрикнул инспектор, перебивая. – С самого начала – солеты!

– На кой хрен они кому-то сдались? – осведомился Уокер. – Если их обвалить, вреда они не причинят. Они же тоньше туалетной бумаги.

– Если они станут разваливаться и гореть, зрелище выйдет впечатляющее. А их замена будет стоить нефтяным компаниям и правительству США десятки миллиардов.

Кэмпбелл шлепнул кулаком по ладони.

– Джон Ливингстон сказал мне однажды, что не одобряет солеты. Они, по его мнению, богохульны.

– Интересно-то как, – отозвался Фергюсон, слегка присвистнув. – Но чтобы его прижучить, этого мало.

Он в задумчивости постучал пальцем о край планшета.

– Эти ваши ночные проповеди – насколько они секретные?

– Ну я роботам говорил в лесу, и все. Тут вроде и не знал никто, – отозвался Джон Ричард смущенно.

– Я имею в виду у нас.

– А-а! У вас – совсем не секретные. Они собираются в доме на Линлитгоу. Там на дверях расписание субботних служб, то есть воскресных, молитвенное собрание в четверг вечером, а во вторник, ближе к ночи… э-э, лекция, как они говорят. Все без особой огласки, но никаких секретов. Конгрегация небольшая, человек двадцать, но иногда заходят незнакомые, полюбопытствовать. Интересно же, что там происходит. А там сперва Ливингстон заводит молитву, и все молятся с ним, а потом я говорю с экрана.

– А вы откуда знаете? У вас двусторонняя связь, как в общем виртуальном пространстве?

– О, нет, – Кэмпбелл покачал головой. – Я иногда видел их на телефоне или в видеоочках – как люди подходят снаружи, заходят, смотрят на меня на экране.

– Кто-то из конгрегации посылал вам запись со своих очков?

– Нет, это…

Он закрыл глаза, потом закрыл ладонями лицо. Убрал руки, затем разомкнул веки. Глубоко вздохнул.

– Вот дерьмо. Забыл я сказать: это был Грэм Орр, Хардкасл по-вашему. Когда он приходил – хотя и не каждый раз – я мог видеть его глазами.

– Записи остались на вашем телефоне?

– Наверное. Они ведь по умолчанию записываются, так? – Он почесал за ухом. – Ну я и не проверял никогда.

– Проверите в другой раз, – посоветовал Фергюсон. – Вы еще поддерживаете связь с Ливингстоном?

– Я звонил ему сегодня. Брайан велел передать, что у нас все нормально. Я и передал.

– Передали, значит. А как насчет ваших роботов? Что они рассказали ему?

– Насколько я знаю – ничего. Они сказали, что опасаются прослушки. Да и Ливингстон, как они думают, может быть под наблюдением.

– К сожалению, пока он не под наблюдением. Он еще ожидает вашей проповеди сегодня вечером?

– То есть завтра утром? Э-э, да, вашим вечером… ну да. Только я же не смогу. Роботы прячутся в лесу. Последним, что я от них услышал, было: «Столпы падут».

– Я это уже слышал – от копии Хардкасла на лифте, – заметил инспектор. – Мы думали, он имеет в виду сам лифт.

– А теперь вы думаете, что это солеты.

– Да. Если бы мы смогли показать, что Ливингстон знал о диверсии заранее… Черт! Найти бы робота, чтоб поговорить с Ливингстоном через него. Такого, на которого можно положиться.

Уокер с Кэмпбеллом переглянулись, затем посмотрели на инспектора.

– Такой робот есть, – заверил Джон Ричард. – А у вас есть кто-нибудь, кто способен зайти на молитвенное собрание и не выглядеть как переодетый коп?

– Как ни странно, есть, – ответил Фергюсон.

На этот раз он пошел с планом к Макоули. Тот внимательно выслушал.

– Кажется, нам это не повредит, – заключил он. – Конечно, не слишком приятно, когда парень из ФБР сам все подчищает и нас оставляет не у дел. Как бы оно сегодня вечером ни обернулось, я пошлю к нашим новозеландским друзьям человека, способного основательно подоить этого Кэмпбелла. Кого-нибудь знакомого с обстоятельствами дела, но не занятого срочными делами. – Макоули грыз ноготь, глядя в планшет. – Ага, нашел! Двинутый Казах. Как думаешь, он подойдет?

– Я думаю, это идеальная кандидатура, сэр, – заверил Фергюсон, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица.

– Отлично, – резюмировал Маколи, делая пометку. – А теперь иди и договаривайся со своей богомолкой.

Этим вечером в 19:32 Грейс Мазвабо вышла на станции Линлитгоу, прошла через нее, спустилась по длинной насыпи на Хай-стрит, затем свернула на Сент-Майклз-Уинд. Через несколько метров она остановилась у двери, на которой висел листок ламинированной бумаги. Профессор встряхнула зонтик, сложила его, поправила большую соломенную шляпу и вошла без стука. За дверью оказался зал с голыми стенами, пятью-шестью рядами кресел, почти сплошь занятых, кафедрой и большим экраном. Грейс узнала в человеке за кафедрой Джона Ливингстона, кивнула ему, будто извиняясь за опоздание, и уселась на задний ряд. На нее посмотрели, оборачиваясь, – она улыбнулась. В ответ никто не улыбнулся, но любопытствующие отвернулись обратно: в ней увидели хоть и незнакомца, но не чужака.