Она сидела, закрыв глаза и склонив голову, пока Джон Ливингстон возносил молитву, открывая собрание, затем выпрямилась, смотря на молодого парня, вещавшего с экрана. Казалось, Джон Ричард Кэмпбелл глядел прямо на нее. Возможно, так и было – ведь к нему шел сигнал с очков Мазвабо.

– Друзья мои! – начал он. – Настало время тяжких испытаний. Но не сомневайтесь – они нам во благо. Ибо сказано, что все обращается во благо для тех, кто любит Господа своего. Ибо все сотворено Господом в себе и для себя, даже злые для дней зла их. Наши враги утешают себя ложью. Лгут они, что мы, верующие, веруем ради покоя, обманывая себя, и лишь они, отступники и неверующие, по-настоящему сильны и могут встать против Вселенной, как она есть.

Что за глупцы они! Утвердил глупец в сердце своем, что Бога нет, – и в том находит лживое утешение и покой. Безумцы! Они считают, что атеизм, скептицизм и нигилизм показывают их мужество перед лицом правды. Но воистину доктрины эти – для слабых и сентиментальных. Милостью Господней именно нам даровано истинное мужество, чтобы встать лицом к лицу с правдой. А правда такова: все сотворено Господом в себе и для себя! Что мы имеем в виду, говоря это? Да то, что Он все сотворил к вящей славе Своей! А слава Его – вечное явление всех Его свойств. Явлены Его милость спасенным, правосудие падшим, кто пребудет вечность сосудом гнева Его, чтобы явить всей вечности осуждение Им зла и ненависть Его ко греху.

Безбожные верят, что дети, погибшие при недавнем жутком теракте, во всяком случае, «упокоились» навеки. Церкви-отступники скажут своим конгрегациям, что эти дети – на «небесах». Нет, друзья мои, нет! Они – в руках Бога живого, кто одной рукою держит их над геенной, а другою исполняет над ними мучительную кару. Ибо страшно попасть в руки Бога живого!

И сколько еще погибло? Без счета! Спаслись лишь немногие, погибли миллионы, миллиарды. Все жившие вне ковенанта, все нарушившие его, все никогда о нем не слыхавшие – погибли! А сколько спаслось из миллионов, погибших в Войнах за веру? Горстка! А мусульмане, считавшие, что исполняют волю Господню в джихаде? Ведь погибли они все! А сколько утеряно в предыдущих войнах? В Холокосте? Гулаге? Сколь же эти миллионы желают вновь оказаться в лагерях, в руках людей-мучителей, но не в руках Бога живого, Бога их отцов!

Кэмпбелл прервал тираду, глубоко и напряженно вздохнул.

Грейс вскочила, лязгнув опрокинутым стулом, и напрочь забыла о своей миссии.

– Не слушайте его! – крикнула она. – Этот человек, он… – она указала трясущейся рукой на экран, – он не проповедник слова Божьего! Его устами говорит дьявол! Вы разве не видите, что он делает с вами? Разве не видите, что скрывается под его личиной?

Все посмотрели на нее. А она внезапно вспомнила, зачем пришла сюда. Но оттого не смешалась и с вызовом взглянула на собравшихся в ответ.

Кэмпбелл не сказал ничего – но его губы побелели.

– Женщина в церкви да молчит,[32]– сообщил негромко и благодушно Ливингстон, вставая. – Женщина, сядь – либо покинь нас, если на то твое желание.

Грейс подняла стул и села, потная, дрожащая от ярости.

Ливингстон повернулся к экрану, будто считая, что Кэмпбелл может его видеть и слышать.

Лишь потом Мазвабо поняла, какое присутствие духа потребовалось Джону Ричарду, чтобы сохранить спокойствие. Он молчал несколько секунд, дыша спокойно и ровно. Затем он улыбнулся и сообщил:

– Братья мои, на сегодня я сказал все. Задумайтесь над моими словами. Но перед тем, как покинуть вас, я хочу передать послание от друга, который не может быть сегодня с нами. Он сказал: «Возрадуйтесь – ибо столпы падут!»

Джон Ливингстон испустил долгий вздох облегчения и пробормотал едва слышно: «Слава Тебе, Господи!»

– Все, готов! – сообщил голос Фергюсона в ухе Мазвабо. – Мы идем!

Она знала, что сейчас распахнется от удара дверь, – но все равно сжалась от грохота.

Позднее, когда Грейс ожидала трамвая на остановке Вест-Энд, она увидела, что люди смотрят на небо, в просветы между облаками. Она тоже подняла голову и увидела движущийся полумесяц из крошечных огоньков. В новостях только и говорили о том, что через несколько дней солеты неминуемо упадут. Они должны были сгореть в небе над Шотландией.

Над головой безжалостно светила диодная лампа. Ее сияние, отраженное в белом кафеле стен, резало глаза. Фергюсон пропустил Лодыря вперед, вынул пистолет из кобуры, шагнул в камеру допросов и с лязгом захлопнул дверь. Позже разберемся с формальностями допроса, с адвокатами и официальными записями. Сейчас время играть по правилам «богоборцев».

Джон Ливингстон сидел на скамье у стены. Длинные волосы задержанного были спутаны, на скуле – синяк, рубашка порвана.

– А ведь ты – настоящий террорист! – сообщил ему Фергюсон.

Тот молча повернул голову, подставляя другую щеку.

– Ты того не стоишь, – обронил презрительно инспектор, сунув пистолет в кобуру. – У тебя ничего не вышло. «Столпы падут» – ну что за дребедень! «Суровые кары падут на отступников»? Что за задротство. Сейчас твои жалкие свихнувшиеся роботы намерены сжечь солеты? Ну охренеть теперь. Ну просто охренеть. Охренеть какой расчудесный фейерверк получится. Ну да, люди толпами выйдут на улицы посмотреть. А потом вернутся к своей работе и даже не заметят, как повысились налоги, как прибавились цены на топливо, – а все эти деньги пойдут на восстановление солет. Все что ваша братия сумела сделать – это убить двух беззащитных священников и несколько дюжин гражданских, большей частью детей. Какая же ты паскуда! Террорист, надо же. Я ребят куда круче твоего пристреливал, а после шел домой обедать.

– Стреляйте в меня, если хотите, – ответил Ливингстон. – Тем скорее я пойду к славе Господней.

– Я уже говорил тебе, что имел дело с террористами, искренне верившими в такое. Штука в том, что они по-настоящему верили – и готовы были попасть сюда. Даже после всего, что мы сделали, после лагерей и карцеров, еще находились люди, готовые принять мученическую смерть, а заодно и нас прихватить. Из вас всех на мученичество решился только робот, оставивший свою копию в надежном месте. И вы зовете себя истинно верующими?

– Мы веруем по-настоящему, уж не сомневайся.

– Кроме того, вас всех банально использовали! Использовали заговорщики-американцы, неудачники, проигравшие гражданскую войну. Среди них немало тех самых отступников и соглашателей, которых вы презираете. Короче, чего тут рассусоливать? Ни черта у вас не вышло. Ливингстон, ты провалился!

Тот выпрямился, прижавшись лопатками к стене.

– О нет, мы отнюдь не провалились! Мы свершили правосудие, и оно сурово! Подумай, что было бы, взорви мы лифт без предупреждения? Программа эвакуации все равно сработала бы, пусть и не так хорошо, как при целом кабеле. Но жертв, скорее всего, было бы немного. Однако по-настоящему гибельным окажется именно падение солет. Они убьют десятки тысяч, возможно даже сотни тысяч.