— Хомут на шею — и в стойло, да? Меня не так просто увести, потому что мое сердце принадлежит тебе.

— Это хорошо, — кивнул он и уселся на дощатый пол, положил голову мне на колени, и я принялась перебирать пряди его волос. Наконец-то я реагирую на происходящее правильно, и мне хочется не бешеного секса, когда забываешь, кто ты и где ты, а нежности. Прикасаться, обволакивать, впитывать ощущения. Пальцами водить по его щетине, закрывать ладонями его глаза и млеть от того, как его дрожащие ресницы щекочут кожу.

Начало смеркаться, цвета потускнели, кабинки все реже бегали туда-сюда, все реже доносилось «Э-эх» парней, вращающих колеса.

Я потянулась к тумбочке за свечой, но Эд взял меня за руку.

— Нет.

Поцеловал запястье, провел языком к сгибу локтя. Действительно, «нет», потому что одна свечка уже тает в его руках. Надо же, одного прикосновения достаточно, чтобы я перестала думать о глупостях…

Эд подхватил меня на руки и повалил на перину, улегся сверху. Кровать была ему коротка, и он упирался коленкой в пол. Он боялся, что мне тяжело, потому лежал, упершись локтями в кровать. Нет-нет, Эд не собирался страстно и грубо владеть мной — он гладил щеки, веки, губы, лоб и смотрел неотрывно, ласкал взглядом каждую впадинку моего лица, шею, ямочку между ключицами.

Господи… Спящий, кто ты там? Не забирай у меня это счастье, что хочешь бери, но его — оставь.

— Если бы ты знала, как я тебя люблю…

— Повтори, — улыбнулась я.

— Люблю, люблю, люблю…

— Раньше думала, что мужчины боятся этого слова.

— Только те, кто боится себя.

— Пообещай, что не предашь меня…

Видит бог, не хотела этого говорить, как-то само вырвалось, и я зажмурилась, съежилась мышкой, потому что любой разумный человек не стал бы обещать.

— Я, Ледаар Фредерик, обещаю, что никогда, ни при каких обстоятельствах не предам тебя.

— Спаси…

Он закрыл мой рот поцелуем — долгим и нежным. Хотелось, чтобы он длился вечно, но Эд отстранился и прошептал:

— Поднимись, давай положим перину на пол, а то мне неудобно.

Когда я резко села, закружилась голова. Закончив расстилать перину на полу, он задвинул на двери щеколду, встал на колени, чтоб быть со мной вровень, потянул за ремешок, снял верхнее платье, потом молча сорочку и прошептал:

— Хочу видеть тебя, пока не сильно темно. Ты самая прекрасная женщина на земле. Ответь, почему я?

Я расшнуровала его рубашку, стянула ее, встала на колени рядом с ним, растрепала его волосы:

— Наверное, потому что ты этого достоин.

Прильнула, царапнув спину, нежно укусила шею — он вздрогнул, положил меня на перину и долго ласкал грудь, живот, шею губами, ладонями, пальцами. Я позабыла обо всем, извивалась под ним, то притягивая его и умоляя не останавливаться, то отталкивая. Вроде получалось не кричать, а может, и нет, потому что я то взлетала на высочайшую точку наслаждения, то стремительно падала, и нежные руки Эда подхватывали меня, баюкали, ласкали. Я смеялась и плакала, мир плавился и менял очертания, гасли и вспыхивали звезды, умирали и рождались вселенные, лишь его пронзительно-синие глаза, наполненные любовью, были осью мироздания, вокруг них вращались все возможные миры, закручиваясь рукавами галактик.

Мы очнулись, когда совсем стемнело. Луна еще не взошла, но света звезд хватало, чтобы различать очертания предметов и силуэты друг друга. Не было ни сил, ни желания разжимать объятия и вставать, и мы лежали, обнявшись.

Впервые меня расстраивало, что не он у меня первый, я разметала бисер, благо, много осталось в душе хорошего, светлого — для него. Страха нет, даже неизбежность старости не пугает. Наоборот, хочется разделить с ним буйство молодости и неторопливую мудрость зрелости.

Проснулась я перед рассветом от того, что пересохло во рту. Стараясь не потревожить Эда, села, с сожалением отметила, что мы проспали эту ночь. Но ведь у нас есть целое утро! Сейчас попью воды и разбужу его поцелуем, да не простым, особенным! Вряд ли он испытывал такое!

Встала, переступила через Эда одной ногой, потянулась к кувшину, с жадностью напилась, поставила его на место, посмотрела на переправу, замершую в ожидании рассвета: на громады колес, возле которых дремал мускулистый титан, на хлипкие клетушки, на нашу повозку, на каменистый пустырь для телег, на гостиницу, откуда вышла группа темных силуэтов и направилась к переправе. Немного отойдя, незнакомцы столпились, начали что-то обсуждать. Один из них махнул в нашу сторону, и все они повернули головы. Бросилось в глаза, что вооружены они короткими саблями и арбалетами.

Они ведь по нашу душу! Сердце будто с цепи сорвалось, меня бросило в жар и холод. Натянув сорочку, я села, одной рукой принялась тормошить Эда, второй — искать верхнее платье.

— Эд, вставай!

Он проснулся мгновенно, как и подобает солдату. Не спрашивая ни о чем, натянул штаны, сначала взял с тумбочки арбалет, потом выглянул в окно, выругался на местном языке.

— Пять человек идут сюда. Пятеро — к другой такой же хижине на той стороне двора, но они будут здесь, как только…

— Вижу. Знаю. Что делаем?

Эд выглянул в окно: пятерка врагов не спешила, шла вразвалочку. Оставалась надежда, что это или стражники, или какие-то работники, но она была призрачно мала.

— Бежим к нашей телеге, — шепнул он. — Спрячемся за ней. Потом ты бежишь к переправе, ко второй карете, я стреляю по ним. Потом бегу я, переправляемся вместе.

До телеги было метров пять, от нее до второй кабинки — столько же.

Я взяла арбалет, уперлась в него ногой, натягивая тетиву, потянулась к колчану со стрелами, взяла одну, она напоминала гибрид чернильной ручки и ракеты (и чего их называют болтами?), зарядила оружие, отмечая, что тело само знает, что делать, надо просто расслабиться и дать волю рефлексам.

— Стрел мало. — Я взяла себе пять, в колчане оставила чуть больше.

— Главное — переправиться, на той стороне позовем на помощь. Здесь лучше не звать, наше единственное преимущество — внезапность.

Надо отдать должное этому телу — при опасности оно не впадало в ступор. Эд бесшумно выскочил на улицу, прижался к стене, держа арбалет наготове. Я встала рядом с ним, он порывисто поцеловал меня в губы и шепнул:

— Беги к телеге на счет «три». Раз, два. — Он высунулся из-за угла и выпустил стрелу во врагов. — Три!

Я рванула к цели, присела за повозкой, спустила тетиву вроде наугад, но один из нападавших, бросившихся врассыпную, вскрикнул и упал рядом с налетчиком, застреленным Эдом. Перезаряжая арбалет, я выглянула из укрытия — враги бежали к телегам, которые стояли на пустыре, от ближайшей до моей повозки было метров десять.

Эд вскинул арбалет; делая вид, что стреляет, рванул ко мне, сел на колени, выглянул из укрытия, и в доску над его головой впилась тонкая стрела с красным опереньем из пергамента. Меня бросило в жар — дошло, что если бы налетчики стреляли прицельно, то не промахнулись бы. Они еще не оправились от потрясения, потому и…