– А когда это произошло?

– В прошлом году.

– И вы обратились за помощью к Поле?

– Да, но не сразу. Мы с Полой по-своему любили друг друга, однако нам не всегда удавалось ладить. Она была аккуратистка, чистюля, а я совсем не такая. Ей еще не исполнилось двенадцати или тринадцати, когда она начала выговаривать мне за то, что я, мол, слишком много пью. Мы часто из-за этого ссорились. Может, мне и стоило к ней прислушаться.

– Вы ничего не говорите об отце Полы. Он жив, он с ней общался?

Люсинда сделала большой глоток виски и поставила бокал на стол.

– Он, слава богу, погиб. Два года назад свалился в овраг на своем грузовике. Как всегда, ехал пьяный и с непристегнутым ремнем. Это из-за него мы с Полой перестали разговаривать друг с другом.

– А что произошло?

– Пола всегда была чертовски башковита. Она так хорошо училась в школе, что заработала право на бесплатное обучение в Университете Небраски в Линкольне. Она была красотка и работала на университетском телевидении. На последнем курсе Пола приехала домой на Рождество, а мы с ее отцом тогда как раз уже перестали… – она сделала паузу, стараясь подобрать слова, – в общем, перестали жить как муж с женой. В тот день Ллойд вернулся домой поздно и, я уверена, пьяный в дым. Он вошел в комнату Полы и попытался затащить ее в постель. Было много крику, они подрались. Но, слава богу, ничего страшного не произошло.

– И что сделали вы?

– Ллойд сказал, что он просто перепутал комнаты.

– И вы ему поверили?

– Бывает ох как нелегко, когда два члена твоей семьи на дух не переносят друг друга и каждый из них требует, чтобы ты взяла именно его сторону.

– И что же сделала Пола?

– Наутро она уехала, вернулась в Линкольн, чтобы закончить последний курс. А мне оставила записку, в которой заявила, что больше никогда не приедет домой. И чтобы я ее не искала.

– А после этого вы с ней встречались?

– Нет, но, когда у ее брата начались проблемы с наркотиками, я попыталась ее разыскать, надеясь, что он, быть может, послушает хотя бы ее. Одна моя подруга, ездившая к родне в Дейтон, видела ее на тамошнем телевидении. На мои звонки и сообщения она не отвечала, и тогда я написала ей длинное письмо, рассказав о проблемах Джордана.

– И тогда вы наконец наладили контакт?

– И да, и нет. Не успела я оглянуться, как в мою дверь постучал наш местный адвокат и встретился со мной и Джорданом. Пола прислала этому адвокату чек на сто тысяч долларов. Эти деньги можно было использовать только на лечение Джордана в реабилитационном центре.

– И Джордан вылечился?

Люсинда улыбнулась.

– Да, он это сделал. Я же говорила вам, что Пола была чертовски умна. Она так все устроила, чтобы, если после лечения от зависимости Джордан продержится без наркотиков один год, он смог использовать оставшиеся деньги на свои собственные нужды. Джорди выполнил это условие, и теперь он работает, а деньги Полы тратит на оплату вечернего обучения в колледже.

К столику подошла официантка, неся заказанные ими стейки. Люсинда показала на свой пустой бокал.

– Я готова к следующей порции. А вы?

Зная, что сегодня ей предстоит еще немало работы, Джина предпочла заказать не вино, а газированную воду.

– В Нью-Йорке за такой стейк мне пришлось бы выложить от сорока до пятидесяти долларов, – сказала она, с удовольствием прожевав первый кусочек говядины.

– Тогда сваливайте оттуда! – отозвалась Люсинда.

– Скажите мне, Люсинда, вы выросли в здешних местах?

В следующие двадцать минут Люсинда подробно рассказала, как росла на ферме, выскочила замуж в восемнадцать лет и через год родила. Дети ее радовали – она с удовольствием вспоминала, как они занимались в детско-юношеском клубе, играли в школьных спектаклях, ходили на сельские праздники с танцами. На игры в американский футбол с участием местной команды старшей школы приходил весь город. Джорди был квотербеком, настоящей звездой.

Опять сев в машину и двинувшись к дому Люсинды, они поначалу молчали, но затем Люсинда спросила:

– Я знаю, что уже спрашивала вас об этом вчера, но что вы все-таки надеетесь отыскать в этих коробках?

– Если это возможно, я хочу выяснить, с кем Пола имела дело, когда согласилась молчать в обмен на отступные. И, что еще важнее, хочу найти подтверждение моего предположения о том, что перед смертью она вела переговоры о заключении нового соглашения, и, если так оно и было, узнать, с кем именно она их вела.

– Моя Пола была хорошей девочкой, – сказала Люсинда, похоже, говоря не только с Джиной, но и с самой собой. – Она спасла жизнь своего брата. После ее смерти в мою дверь опять постучал все тот же местный адвокат. После продажи ее квартиры в кондоминиуме осталось почти двести тысяч долларов. В своем завещании она отписала половину всего, что у нее было, трастовому фонду, который этот адвокат учредил для Джордана, а вторую половину оставила трастовому фонду, образованному для меня. Условия такие же, как и в тот раз, когда Пола прислала деньги для Джордана. Если я пройду лечение в реабилитационном центре и год продержусь без выпивки, оставшиеся деньги поступят в мое полное распоряжение.

– И что же вы собираетесь делать?

– После сегодняшнего ужина вы можете мне не поверить, но я в долгу перед моей девочкой и думаю, мне надо сделать такую попытку, – сказала мать Полы, вытерев выкатившуюся из глаза слезу.

Когда они подъезжали к дому, Люсинда сказала:

– Получив эти коробки, я сначала просто поставила их в комнате Полы. Но после вашего вчерашнего звонка решила их открыть. В большей их части находятся одежда, книги, посуда и другие вещи. Те из них, в которых лежали бумаги, я отделила и поставила у входной двери. Я готова пригласить вас в дом, но мне немного неловко – я не очень-то аккуратная хозяйка, и у меня не убрано.

– Ничего страшного. Я бы предпочла отвезти их в отель, где я смогу разложить все бумаги и разобрать их. Утром я вам их верну.

– Если меня не будет, просто оставьте их на террасе.

Пять минут спустя четыре коробки уже лежали на заднем сиденье арендованной машины Джины. Попрощавшись с Люсиндой, она активировала айфон и забронировала номер в отеле, стоящем на федеральной автостраде 80, в тринадцати милях к западу от Завьера.

Розали Бланко перечитала письмо своей матери. «Бедная моя семья, – подумала она. – Несчастный мой народ».

Ей только что исполнилось тридцать, когда пятнадцать лет назад она эмигрировала из Венесуэлы. Это было до того, как все покатилось в тартарары, до того как диктаторы Чавес и Мадуро разрушили страну, которая прежде имела самый высокий уровень жизни во всей Южной Америке. Отец и мать Розали имели процветающий продуктовый магазин в Коро, городе, который когда-то был столицей Венесуэлы, до того как ею стал Каракас.