Я чувствовал: что-то здесь не так. Но что именно, не знал. Скажу честно: сами по себе деньги меня никогда особо не привлекали. Мне повезло, я зарабатывал очень много, но деньги никогда не были для меня ни мотивацией, ни самоцелью. Не буду врать, я с удовольствием вкушал плоды успеха, но механизм зарабатывания и накопления меня вообще не интересовал – иначе я бы пошел учиться на бухгалтера, а не играть в «Блюзологии». Я всего лишь хотел писать музыку, выступать и записывать диски. Да, я азартен, и потому всегда выяснял, сколько альбомов или билетов продалось, какие места я занимаю в чартах. Но я никогда ни у кого не спрашивал, сколько денег у меня на счетах, не вчитывался в контракты и не проверял чеки на роялти. И ни разу не был налоговым изгнанником – я британец и хочу жить в родной стране. Не осуждаю никого, кто выбрал другой путь, но лично для себя не вижу в этом смысла. Возможно, вы сэкономите на налогах, но не думаю, что так уж приятно, оглядываясь назад, понимать, что ты полжизни просидел в Швейцарии в окружении таких же унылых налоговых изгнанников. И потом, я хочу находиться там, где пульсирует музыкальная жизнь, а это, доложу я вам, точно не Монако. Уверен, княжество способно предложить множество вариантов решения налоговых проблем. Но вы когда-нибудь слышали о потрясающей новой группе из Монте-Карло?

В общем, я никогда не озадачивался состоянием своих финансовых дел. Привык думать, что этим занимается Джон Рид; мы с ним обсуждали этот вопрос в восьмидесятые в Сен-Тропе и пришли к определенным договоренностям. Я отдавал ему двадцать процентов моего заработка до выплаты налогов, огромные деньги по стандартам шоу-бизнеса, за то, что он обещал следить абсолютно за всем. Помнится, эту договоренность мы назвали «Роллс-Ройс-сервис»: я живу в блаженном неведении и занимаюсь чистым искусством, не заморачиваясь такими досадными мелочами, как проверка налоговых деклараций, просмотр банковских выписок или чтение текста, набранного в контрактах мелким шрифтом. И я был доволен, потому что безоговорочно доверял Джону. Наши отношения основывались не только на бизнесе: многие артисты близко дружат со своими менеджерами, но не думаю, что кто-то из них потерял с этим менеджером невинность.

Я верил Джону, хотя случались моменты, когда мне хотелось спросить: а не требуется ли «Роллс-Ройс-сервису» модернизация? Помню, одна желтая газетенка опубликовала некоторые из моих финансовых документов, в том числе пресловутые письма бухгалтера. Я был убежден, что произошла утечка информации, но выяснилось, что человек по имени Бенджамин Пелл попросту нашел эти бумаги в мусорном контейнере возле офиса Джона. То есть его сотрудники выбросили на улицу бумаги с конфиденциальной информацией, не позаботившись уничтожить документы. О чем это говорит? О том, что служба безопасности Джона Рида не слишком печется о моих интересах, а значит, их метод ведения дел явно нуждается в пересмотре.

И еще идея Джона о продаже моих мастер-записей… Предполагалось, что я единовременно получу колоссальную сумму, а тот, кто купит записи, будет забирать гонорар всякий раз, как продастся один из моих альбомов или когда мою песню включит в программу какая-нибудь радиостанция. Очень серьезная сделка, поскольку речь шла не только обо всем, что я записал в прошлом, но и о будущих работах. Джон привел кучу адвокатов и шишек из шоу-бизнеса, они начали убеждать меня в том, что это потрясающая идея. И я согласился. В итоге колоссальная сумма оказалась куда скромнее, чем я ожидал выручить за мои мастер-записи – возможно, потому, что вначале все говорили о сумме до вычета налогов. Джон взял свою комиссию, адвокаты получили гонорары, были выплачены налоги – и оставшаяся сумма вряд ли окупала такой серьезный шаг, как отказ получать гонорары за все свои прошлые и будущие песни. Но я выкинул все это из головы. Все равно этих денег хватило, чтобы приобрести дом в Ницце, населить его мебелью и предметами искусства и раздать что-то моим близким. Как я уже сказал, Джон взял комиссионные, а я выплатил некоторые суммы людям, которые работали на меня: личному ассистенту Бобу Хэлли, Роберту Ки, моему водителю Дереку, моему гастрольному помощнику Бобу Стейси – не зря же он десятилетиями следил за моим гардеробом.

Кроме того, я не хотел вступать в конфронтацию с Джоном.

Но теперь я осознал: здесь пахнет жареным, это очевидно. Мы с Дэвидом решили обратиться за советом к профессионалу и связались с юристом Фрэнком Пресландом, с которым я сотрудничал и раньше. Он согласился, что здесь что-то не так, и посоветовал провести независимый аудит компании «Джон Рид Энтерпрайзез». Надо отдать Джону должное: он сказал, что это отличная идея, и выразил готовность во всем помочь.

Аудиторы начали работать. В это время я был в Австралии, и, если честно, с опаской ждал очередного звонка Дэвида с ежедневным отчетом о встречах с Фрэнком Пресландом и бухгалтерами. Однажды вечером он позвонил, и в его голосе звучала тревога: Бенджамин Пелл, тот самый парень, что рылся в мусорном ящике у офиса Джона Рида, связался с ним и сказал, что за Дэвидом следят, что наши телефоны прослушивают и надо все время фильтровать базар.

В свое время так себя вела британская пресса. Куда уж хуже?

В конце концов аудиторы докопались до истины и подняли вопрос о корректности ведения моих финансовых дел. Я не отвечал на звонки Джона, все переговоры с ним вел Фрэнк Пресланд. Чтобы не вдаваться в подробности этой долгой и болезненной истории, скажу только, что, не желая судебного разбирательства и принимая во внимание нынешнее состояние своих финансовых дел, Джон согласился выплатить мне пять миллионов долларов.

Что я тогда чувствовал? Не могу сказать точно: ощущения менялись каждую минуту. Чувствовал, что мое сердце разбито. Что меня предали – невзирая на юридические права и обязанности, я всегда верил, что во главу угла Джон ставит мои интересы и обязательно предупредит, если что-то пойдет не так. Я злился, и не только на Джона, но и на себя самого. Называл себя полным идиотом из-за того, что знать ничего не хотел про свои финансовые дела. Мне было стыдно. Но больше всего я корил себя за то, что оказался трусом. Я по-прежнему избегал прямой конфронтации с Джоном, не хотел раскачивать лодку. Мы так долго шли по жизни рядом, и я не мог себе представить, что в моем мире его больше не будет. С той самой минуты, как он вошел в лобби отеля «Мияко», наши жизни переплелись. Мы были любовниками, друзьями, деловыми партнерами; мы были командой, которая пережила все: славу, наркотики, драки, все безумства, на которые способен Элтон Джон. Говорите что угодно, но так оно было, и мы держались друг друга: Шэрон и Берил. И когда мне говорят, что Джон вел себя агрессивно, или жалуются на его бешеный темперамент, я вспоминаю слова Дона Хенли[208] о менеджере группы The Eagles Ирвине Азоффе: «Возможно, он дьявол – но наш дьявол».

И теперь все это закончилось.

Джон расторгнул наш с ним контракт и отказался от претензий на проценты от моих будущих заработков. Потом закрыл компанию «Джон Рид Энтерпрайзез» и на следующий год вообще оставил работу менеджера.