Если бы не город, привычный каждой улочкой своей.

Не люди в нем.

И нелюди тоже, потому что эльфы при всей своей самоуверенности не выстоят при прорыве. Волна перерожденной нежити захлестнет всех, и умение составлять совершенные букеты не поможет. И даже не хочется думать, во что превратиться моя свекровь, если дражайший папочка исполнит задуманное.

Она меня и в живом-то состоянии пугает, а уж о перерожденном если…

Демон противненько захихикал.

Смейся, смейся, посмотрим, как ты сам с родственниками жены ладить будешь.

Смех прекратился. Кажется, семейные проблемы и демонам не чужды…

– Что ж, – меж тем Чумра повел плечами. – В том, что ты говоришь, есть доля истины, но… что мне будет помимо твоей глубокой…

…как-то вот пошло он это произнес.

– …благодарности?

Я подняла глаза к потолку, с которого свисала старая веревка этаким намеком на скоротечность бытия, и обреченно поинтересовалась:

– А сам-то ты чего хочешь?

Лич ковылял сзади, опираясь на ноги и левую руку, а правой прижимая ко впалому животу драгоценный ларец. Со стороны он походил на странное существо, одинаково далекое, что от людей, что от животных, и я лишь радовалась, что морок, наложенный Элем, держится.

Не надо было тащить лича с собой.

Вот не надо было.

Эль шагал рядом, всем видом своим выражая несогласие. Правда, то ли с требованиями Чумры, то ли с тем, что принять их придется, ибо без Чумры в папенькин дом соваться – сущее самоубийство. Я же думала, что, если отрешиться от проблем насущных, вечер вполне себе ничего.

Дождь перестал.

И небо ясное. Луна кривовата, уже перевалила через пик своей силы, но все равно красиво. Звезды опять же… такой ночью только под ручку и гулять.

Почему бы и нет, к слову?

И я взяла мужа под руку. Мы, может, завтра вообще помрем, а он тут строит из себя невесть что. Как ни странно, Эль улыбнулся. И сказал:

– Это настолько безумно, что может получиться.

Ага.

Хотелось бы верить. И в то, что получится, и еще в то, что после всего нас на рудники не отправят. Это ведь надо было додуматься…

Я тряхнула головой.

Не хочу.

Не сегодня. Я буду наслаждаться вечером и даже не услышу, как печально вздыхает лич. Наверное, тоже красота природы впечатлила.

В дом мы не пошли.

Так и стояли, глядя на прозрачное светлеющее небо, в котором медленно, одна за другой, таяли звезды. И мне было просто хорошо, так хорошо, как никогда в жизни.

– Может, уже поцелуешь? – спросила я, когда у горизонта появилась бледно-розовая полоса. И Эль поцеловал. А потом снова.

И я его тоже.

Мы ведь связаны, так? Высочайшей волей несостоявшегося божества, так чего теперь… тем более я замерзла, как оказалось. И он тоже. И греться лучше вдвоем.

Я знала верный способ.

Эль, к слову, тоже. И не один. Да… наверное, мы оба остро ощущали ненадежность нынешнего мира, а потому спешили урвать момент, чтобы только наш, на двоих, чтобы без крыс и демонов, без лича с его капустой, которую ему повадились таскать послушные крысы, без моего отца, краха мира и прочих мелочей, способных испортить настроение.

Пусть наверху прохладно и кровать предательски скрипит, а одеяло давно уже съехало на пол. Пусть мне немного стыдно, потому что солнце заглядывает в окна, будто именно того и ждало, чтобы пробиться из-за полога туч. Пусть… пусть все идет своим чередом.

Это мое утро.

Наше.

И видят Боги, а они, точно знаю, иногда видят больше, чем хотелось бы, но собственное тело уже не кажется ни некрасивым, ни неловким.

А вот Эль все равно тощий.

Ничего. Откормим. Если выживем, конечно. Кажется, когда мы заснули, солнце уже поднялось довольно-таки высоко. И Эль заслонил меня плечом, а потом, натянув одеяло по самые уши, велел:

– Отдыхай, ночь будет длинной.

А я послушно закрыла глаза. Отдых и вправду не повредит, главное, чтобы этот ушастый не вздумал уйти, решив в одиночку совершить подвиг. И я покрепче вцепилась в его пальцы.

Хорошие пальцы.

Длинные.

Наглые немного и еще весьма чувствительные. И держаться удобно. Эль вздохнул. А я улыбнулась, уже во сне. Пусть все идет, как оно идет.

Сон, к слову, был хорошим. Не помню, о чем, но проснулась я, во-первых, отдохнувшей, во-вторых, что куда важнее, довольной жизнью.

Эль не исчез.

Сидел, подперев кулаком подбородок, и меня разглядывал.

– Что-то не так? – подумалось, что теперь я еще краше обычного.

– Разделишь со мной жизнь?

– Это как? – я села и подобрала одеяло. И вспомнив, что было утром, покраснела, кажется, до самых пяток.

– Р-раньше… д-давно, когда люди т-только пришли в этот мир и было их мало, они часто селились рядом с нашими городами. А вот их как раз было куда больше, чем сейчас. Никто не знает, почему с каждым годом рождается меньше детей, почему отмирают корни старых деревьев…

Он пересел и сгреб меня. Прижал к себе. Вдохнул.

– Тогда, как я п-понимаю, различия меж нами казались огромными, а законы были мягче. И порой случалось так, что кто-то брал в жены… или в мужья человека. Но ваш век короток, а мы живем долго. Случалось, что на это и был расчет, но бывало и так, что пара просила богов о милости, и тот, кто жил дольше, делил свой срок на двоих.

Красиво.

Но бестолково. Нет, я понимаю, что жизнь вечная, вероятно, скучна, но это же не повод вот так брать и отдавать половину. Я бы своей не поделилась.

Наверное.

И потому предложение мне не нравится.

– Б-бабушка г-говорит, что сам по себе обряд не сложный, что нужно смешать кровь. И обратиться к древнему лесу, что только он видит правду.

Ага.

Уже легче, ибо древних лесов поблизости не наблюдалось, разве что тот, который за старым городским погостом мог считаться старым, но и то весьма условно. Его уже давно обживали деревеньки, которые прочертили лес тропами, распахали полоску между ним и кладбищем, чтобы там, на жирной землице, развести огороды.

– Дурак, – сказала я.

Сомневаюсь, что Эль собирался тащить меня в те самые леса, которые действительно древние и Пресветлые, а значит, было средство попроще.

– Да. Наверное, – он согласился со мной. – Но я не хочу быть, когда тебя не станет.

– Меня может и завтра не стать.

– Именно. Эта связь даст не только жизнь, но и силу.