Помолчав несколько секунд, Гидеон промолвил:

– Я вспоминал наш поход на кинопоказ, который закончился так…

– Ужасно?

– Внезапно, – со смехом поправил он. – Пожалуй, нам стоит повторить попытку. Ты свободна четвертого июля, в День независимости? Планируется праздничное гулянье и запуск фейерверков…

Я посмотрела на Гидеона. Тот быстро отвел взгляд и, засуетившись, подлил нам кофе, но я успела заметить, что в его глазах опять вспыхнула раскаленная лава.

– Думаю, освобожусь после трех.

Я намеревалась закрыть кафе пораньше и, сменив Обина, заняться продажей футболок.

– Как насчет того, чтобы снова устроить пикник? Договоренности те же: я приношу еду, а ты – напитки.

– Я ведь так и не попробовала ту жареную курочку…

– Ты много потеряла. Правда.

– Фейлин еще неделю ею восхищалась. Я даже позавидовала.

– Значит, идем на свидание, – подытожил Гидеон и направился к раковине сполоснуть кружку.

Свидание… Я глупо заулыбалась.

Вскоре после этого Гидеон укатил на велосипедную прогулку, а я расставила стулья, подготовила к работе кассу и принялась за тесто для бисквита. Вдруг сзади хлопнула дверь.

Я обернулась, полагая, что пришли Джина и Лук, но ошиблась.

У входа, нервно сжимая руки, стояла Натали в футболке с изображением черного дрозда, саржевых шортах до колена и туфлях на плоской подошве.

Если у нее и были кеды, я никогда еще их не видела.

– Я думала, ты придешь позже, – бросила я, не переставая месить тесто.

По правде говоря, я предполагала, что она вообще не придет, хотя сейчас начиналась ее смена. После того как Натали вчера от меня шарахнулась, я сочла, что она вряд ли вернется в кафе.

Натали приблизилась.

– Я сегодня специально торопилась. Мне надо с тобой поговорить.

В ее глазах, по-прежнему полных горечи, больше не было гнева. Гордая, надменная осанка исчезла. Выражение лица смягчилось. Кажется, Натали постепенно обретает контроль над чувствами. Не уверена, что смогу долго выдерживать ее холодность и отчужденность. Рана от того, как Линдены обращались с моей мамой, не успела окончательно затянуться.

– О чем? – спросила я, уняв дрожь в голосе.

– О том, что я была не права.

Сложив мягкое тесто вдвое и с силой надавив на него, я посмотрела на Натали и прочитала на ее лице искреннее раскаяние.

– Я тебя слушаю.

– Я спасаюсь бегством. Поступаю так каждый раз, когда мне тяжело. А еще отталкиваю людей, которые за меня переживают. По словам психотерапевта, таким образом я отгораживаюсь от боли. Я долго не могла понять, что это не выход. Я не избавляюсь от проблемы, а только оттягиваю ее решение. Сейчас я пытаюсь по-новому преодолевать трудности, но от старых привычек не так-то просто отучиться. Я зря на тебя рассердилась, Анна-Кейт. Извини. Пожалуйста, скажи, что ты меня прощаешь. – Она умоляюще прижала руки к груди. – Пожалуйста.

Я оставила тесто и, вздохнув, ответила, почти в точности повторяя ее же фразу:

– В семьях иногда бывают ссоры и обиды. В нашей – так вообще постоянно. Но в глубине души мы все равно любим друг друга.

Подбежав, Натали заключила меня в объятия и звонко чмокнула в щеку – совсем как Олли. А я впервые не спешила отстраниться. Наоборот, с радостью обняла ее в ответ, несмотря на перепачканные мукой ладони.

– Слава богу, что мы все вместе, – прошептала Натали мне на ухо. – Поддержка семьи и взаимовыручка придадут нам сил, помогут пережить следующие несколько месяцев.

Я промолчала, крепче прижав ее к себе.

Думать о будущем не хотелось. Совсем.

Натали

Папа на втором этаже читал Олли взятую из библиотеки книжку, а мы с мамой готовили коктейли для предстоящих вечерних посиделок в патио, среди мерцания снующих туда-сюда светлячков.

Ох и трудная выдалась неделька! Я чувствовала себя словно на американских горках: радость и облегчение то и дело сменялись горечью и отчаянием. И, учитывая наши обстоятельства, скорее всего, так будет продолжаться и дальше.

К счастью, все в нашей семье поддерживали друг друга. Месяц назад я такое даже представить себе не могла.

Мама поставила на стол тарелки и, достав нож, принялась нарезать тарт с голубикой. Его Анна-Кейт по просьбе папы передала мне в конце рабочего дня вместе с ромашковым чаем.

Мама положила кусок на тарелку. Сочные ягоды поблескивали на белоснежном фарфоре. На всякий случай я пояснила:

– Не волнуйся, это обычный ягодный тарт, и, кстати, очень аппетитный на вид. Он не имеет к пирогам «Черный дрозд» никакого отношения.

– А кто сказал, что я волнуюсь? Может, это ты волнуешься?

– Конечно, особенно в последнее время. – Я печально улыбнулась. – Просто на всякий случай предупредила. Знаю ведь, как ты относишься к легенде о черных дроздах.

Мама пожала плечами.

– Имею право поменять точку зрения.

Я приподняла брови.

– Да что ты!

– Я вижу, Анна-Кейт искренне верит, что все это – чистая правда. Конечно, мне этого не понять, но зачем упрямиться? Было бы приятно снова увидеть Эджея… – Она задумчиво взглянула в потолок. Со второго этажа до нас приглушенно доносился папин голос. – Пусть даже это будет только сон…

Я погладила маму по спине, надеясь успокоить, но почувствовала лишь неловкость и смущение. Чтобы рана затянулась, нужно время, особенно если она так долго кровоточила.

– Ты пробовала пирог «Черный дрозд»? – спросила мама.

– Нет.

Она пристально посмотрела на меня.

– Из-за того жителя гор?

– Мам, а ты слышала, что он служил в спецназе? Два года воевал за границей. Кэм хороший человек. Кстати, он предложил взять Олли и втроем пойти на гулянья в День независимости. Я согласилась. Надеюсь, вы с папой вечером присоединитесь к нам, и мы все вместе полюбуемся фейерверком.

Мама замерла с воткнутым в тарт ножом. Глаза у нее полезли на лоб.

– Я… мы… – Она отделила кусок от тарта и глубоко вздохнула. – С удовольствием.

– Трудно было сдержаться? – пряча улыбку, поинтересовалась я.

– Трудновато, – призналась мама.

– Спасибо! – Я с облегчением улыбнулась. Она кивнула. – И, кстати, я решила повременить с пирогом не из-за Кэма, а из-за папы. Не терпится услышать Мэтта и узнать, почему он утонул, но папа против, а я уважаю его мнение.

Мама подняла на меня глаза.

– Это должен быть твой выбор, а не папин. Чего ты сама хочешь, Натали?