и лучше прижимать получается. — указал Богдан на стоящий у стены рабочий инвентарь, а потом продолжил с Угрюмом. — Вот сюда кладешь мокрую пачку бумаги и сверху аккуратно кладешь доски, потом покажу как, а на эти доски аккуратно складываем кирпичи. Они давят и вода быстрее из бумаги уходит. Так оставляем ее сохнуть.

— Да сколько раз уже ее намочили и высушили? Сразу нельзя было все сделать? — возмутился Угрюм, которого такая длинная цепочка работ явно расстроила. Он явно рассчитывал, что здесь все на много проще.

— Сколько надо, столько и будешь сушить. Тебя вот не спросили. — буркнул Богдан. — Здесь бумага до конца не высыхает, а идет дальше.

Наконец то добрались и до последней комнаты местного производства. Здесь, как и говорилось раньше, была выложена еще одна печь, но в этот раз не низкая и длинная, а наоборот с высокими стенками, на которых были закреплены ровные железные листы. Не очень большие, примерно как три листа формата А4.

— Тут уже делаем окончательную сушку. Помнишь мы веревочки в уголок вкладывали? — Угрюм молча кивнул. — Теперь за эти веревочки очень аккуратно отделяем листы и лепим на эти горячие железные пластины.

— Да они холодные!

Угрюм снова не удержался, чтобы не потрогать.

— Печь затопим, будут горячие. Не отвлекайся! — гаркнул мастер. — Прилепил и шпателем аккуратно нужно его разровнять. Чтобы никаких складочек не было, понял? Если плохо сделать, то лист кривой получится и переделывать его надобно.

— Понял я. — буркнул бывший помощник мельника. — Теперь то все?

— Теперь у нас все. Когда бумага высохнет, ее потом к Младу несут, а он режет ее на одинаковые листы, а обрезки потом нам назад приносят, мы их заново перерабатываем, чтобы не пропадало добро.

Процесс был мягко сказать не быстрым, не говоря уже о том, что он постоянно понемногу менялся. Но когда для всего подготовили нужный инструмент, дело пошло в гору. Уже сейчас можно было точно сказать, что заказ купца будет выполнен в срок, а на самом деле, если устроить беспрерывное производство, то выйдет раз в пять больше. Но были очень большие сомнения, что он столько купит сразу, а продавать самостоятельно было нельзя, все-таки заключили ряд. Поэтому людей здесь трудилось всего трое, теперь четверо будет. А для потокового производства нужен десяток хотя бы, меньше вряд ли справятся с таким уровнем используемых «технологий».

— Богдан, слишком тонкая бумага получается. — пробубнил Тимофей, внимательно осматривая получившийся товар.

— Тонкая, но она почти такая же плотная и прочная, как была до этого. Вот, сравни.

Богдан протянул для сравнения лист из прошлой партии. Новый образец действительно смотрелся эстетичнее и лучше, особенно по меркам 21 века нужно было бы выбирать именно его. Но сейчас же другое время. Бумага очень дорога и нужно чтобы она не только позволяла совершать на себе какие-то записи, но еще и была крепче и надежнее. Поэтому от очень тонких листов нужно было отказываться, по крайней мере по началу. А затем этот вопрос можно будет обсудить и с купцом, может быть и двух видов товар выпускать.

— Надо сделать что-то среднее между этими двумя листами. Либо попробуй просто больше волокон оставлять на шторе. Но этот слишком тонкий. Он и любые чернила наверняка через себя пропустит, так еще и порвется слишком легко.

— Как скажешь, Тимофей Прокопыч. Но согласись и польза тоже есть. Плотнее же стало? Если мы с такого материала толще сделаем, то он как пергамент станет! — похвалялся Богдан, радуясь что его идея сработала и улучшила продукт.

«Как пергамент бумага конечно не станет. Это вообще не реально. Там выделанная особым образом кожа, а это как ни крути растительные волокна. Но прочнее стать обязано. Главное не переборщить, а то кривые листы получатся.

Вот я и с бумагой нормальной! Развернусь теперь на полную катушку и в деньгах купаться буду!»

Глава 25

Относительно небольшая трапезная освещалась в основном двумя небольшими масляными лампами возле дверей с противоположных сторон комнаты и одной свечой на столе для приема пищи. Пробивающиеся через пару окон солнечные лучи уже почти не справлялись, поэтому приходилось прибегать к помощи дополнительного освещения. Вообще, конечно, подсвечников и светильников в горнице можно найти гораздо больше, но в данный момент в них особой необходимости не оказалось, в комнате вели беседу всего два человека и такой полумрак их вполне устраивал.

— Ну, что у нас там сегодня? — угрюмо уставившись в пустой бокал вопросил боярин.

— Боярин Яков Прокшинич, да все добро нынче. Товар довезли, все торговцам передали, гривны уже в казне твоей. — начал отчет Михайла Глебыч. — Там это, боярин, несколько людей в дружину хочет. Ты клич то кинул, но вроде уже и набралось сколько нужно. Чего теперь отвечать?

Угрюмый взгляд постепенно пропадал, а его постепенно заменяли нотки интереса.

— Еще люди ратные?

— Нет, боярин, умения у них, как говорят, мало совсем. Но служить добро обещают.

— И зачем мне такие? Прок то какой? — удивился боярин, почесывая свою хлипкую бородку.

— Так пусть в Боротно едут, там же Лютомир пятерых новиков готовит на службу, вот и этих пусть тогда обучит.

Найм новых дружинников неожиданно прошел очень быстро и даже продуктивно. Только весть разошлась в разные стороны, так уже через полторы недели пришла первая небольшая группа мужиков, затем еще одна и еще одна. Можно было спокойно выбирать, потому что требовался всего десяток, а кандидатов оказалось аж 17. После недолгих раздумий боярин принял всех.

Яков Прокшинич и до роста Боротно собирался увеличить свою дружину, а теперь было и еще дополнительное серебро на такое доброе дело. По заверению купца только с одной торговли бумагой к нему будет поступать более 30 гривен серебром, а не товарами. Еще и другой продукцией и деньгами Боротно вышло по прошлому году более чем на сотню. А самое главное, это конечно жирный куш, который получилось сорвать прошлым летом с разбойников. Он до последнего откладывал продажу добычи, но в итоге все забрал купец Сновид Романович по очень хорошей цене. Это было кстати одним из условий заключения ряда, по которому он разрешал торговать Тимофею бумагой только с ним.

— И сколько их? — спросил боярин поднимаясь и разминая затекшую ногу.

— Дюжина, боярин. Да еще половина с семьями будет, но они только по весне прибудут.

— Эва как, дюжина. — удивился Яков Прокшинич. — Откель будут такие?

— Говорят под Псковом раньше жили, но ушли, когда литовцы разбойничали. А с того времени то тут, то там осесть пытались, но все не случалось.