Как вообще случай, ставший причиной убийства, мог произойти? Я осознал это, совершив оплошность, которая могла мне дорого стоить. Намбиквара владеют токсикологическими знаниями. Они изготавливают яд кураре для стрел: настаивают красную кожицу, покрывающую корни стрихноса ядовитого, затем выпаривают ее на костре, пока эта смесь не приобретет вязкую консистенцию. Они используют и другие растительные яды, которые каждый носит с собой в виде порошка в трубочках от перьев или бамбука, закупоренных волокнами хлопка или коры.

Этими ядами пользуются для осуществления мести в вопросах коммерции или любви. Я к этому еще вернусь.

Кроме ядов, известных науке, которые туземцы готовят открыто без всяких магических предосторожностей и ритуалов, которые сопровождают изготовление кураре на севере, у намбиквара есть и другие, природа которых загадочна. В трубки, идентичные тем, что содержат настоящий яд, они собирают частицы смолы, выделяемой деревом вида бомбакс, имеющим утолщение в нижней части ствола. Они полагают, что, бросив частицу на врага, они вызовут физическое состояние, сходное с состоянием дерева: жертва разбухнет и умрет. Что касается истинных ядов или магических веществ, намбиквара называют их одним словом «nandé», которое выходит за рамки значения, которое мы придаем слову «яд». Оно обозначает все виды опасных действий, так же как и изделия или объекты, способные служить таким действиям.

Эти объяснения были необходимы, чтобы понять, что произошло. Я захватил с собой в багаже несколько разноцветных шаров из папиросной бумаги, которые наполняют теплым воздухом, подвешивая к их основанию маленький факел, и которые в Бразилии сотнями запускают в воздух в Иванов день. Однажды вечером мне в голову пришла злосчастная мысль показать туземцам спектакль. Первый шар, который загорелся на земле, вызвал оживленное веселье, как будто зрители имели хоть малейшее представление о том, что должно было произойти. Со второй попытки у меня получилось: шар быстро поднялся в воздух, так высоко, что его пламя смешалось со звездами, потом долго блуждал над нами и исчез. Но изначальное веселье уступило место другим чувствам; мужчины смотрели внимательно и враждебно, женщины же, закрывшие лица руками и прижавшиеся друг к другу, были напуганы. Постоянно звучало слово «nandé». На следующее утро передо мной стояла целая делегация мужчин с требованием осмотреть запас шаров, чтобы удостовериться, «нет ли среди них nandé». Проверка была проведена тщательно. Кроме того, я продемонстрировал подъемную силу горячего воздуха, бросая кусочки бумаги над костром. Благодаря поразительно позитивному мышлению (несмотря на всю эту историю) индейцев намбиквара, эта демонстрация была если не понята, то, во всяком случае, принята. Как всегда, когда требуется сгладить последствия происшествия, всю вину возложили на женщин, «которые ничего не понимают», «боятся» и опасаются большого несчастья. Я не питал иллюзий: все могло бы плохо кончиться.

Однако ни этот случай, ни те, о которых я расскажу позже, никак не повлияли на дружбу, так как только на этой основе были возможны мои длительные близкие отношения с индейцами намбиквара. Вот почему я был потрясен, прочитав недавно в публикации иностранного коллеги описание его встречи в Утиарити с той же группой туземцев, с которой за десять лет до него жил я. Когда он отправился туда в 1949 году, там находились две группы миссионеров: иезуиты, о которых я говорил, и американские протестанты. Группа туземцев насчитывала не больше восемнадцати человек, по поводу которых наш автор выражается следующим образом:

Из всех индейцев, которых я видел в Мату-Гросу, это племя казалось самым жалким. Из восьми человек один был сифилитиком, у другого был пораженный бок, у третьего рана на ноге, четвертый был покрыт с головы до ног чешуйчатой коркой, среди них был даже глухонемой. Дети же и женщины при этом казались совершенно здоровыми. Поскольку туземцы не пользуются гамаком и спят прямо на земле, они вечно грязные. Когда ночи холодны, они разбрасывают костер и спят в теплой золе… Намбиквара одежду носят только тогда, когда миссионеры дают им ее и настаивают, чтоб они ее надели. Их отвращение к купанию приводит к образованию налета пыли и пепла на их коже и волосах; к тому же, они покрыты гнилью от мяса и рыбы, которая примешивает свой запах к резкому запаху пота, так что находиться рядом с ними становится невозможно. Они, по-видимому, заражены кишечными паразитами, так как они имеют вздутый живот и беспрестанно пускают ветры. Неоднократно, работая с туземцами, набившимися в тесную комнату, я должен был прерываться, чтобы проветрить ее…

Намбиквара озлоблены и бестактны до грубости. Когда я приходил навестить Жулио в его лагерь, часто находил его лежащим у костра; но, видя, что я приближаюсь, он поворачивался ко мне спиной, демонстрируя, что разговаривать не настроен. Миссионеры рассказали мне, как один намбиквара много раз требовал, чтобы ему дали какой-нибудь предмет, а в случае отказа, он сам старался заполучить его. Чтобы помешать индейцам войти, они иногда мастерили экран из срезанных ветвей, используя его как дверь, но если намбиквара хотел проникнуть, он пробивал эту преграду, чтобы освободить проход…

Не обязательно долго оставаться у намбиквара, чтобы понять глубину их ненависти, подозрительности и отчаяния, которые вызывают у сочувствующего наблюдателя состояние крайней подавленности[20].

Для меня, который их знал в эпоху, когда болезни, принесенные белым человеком, их почти уже истребили и когда – после гуманных попыток Рондона – никто не старался их подчинить, я хотел бы забыть это удручающее описание и сохранить в памяти лишь картину, которую я однажды ночью, при свете карманного фонарика, торопливо набросал в одной из моих записных книжек:

В сумеречной саванне мерцают огни лагеря. Вокруг очага, единственной защиты от наступающего холода, за ненадежной стеной из веток и пальмовых листьев, поспешно установленной со стороны, откуда ждут ветра или дождя; неотступно преследуемые другими племенами, в равной степени враждебными и боязливыми, возле корзин, наполненных скудными пожитками, которые составляют все их земное богатство, на земле, крепко обнявшись, лежат супруги, чувствуя друг в друге опору, утешение и единственную защиту от ежедневных трудностей и той задумчивой меланхолии, которая время от времени охватывает душу намбиквара. Путешественника, который впервые поселяется в бруссе рядом с индейцами, охватывает тревога и сострадание при виде этих людей, влачащих жалкое существование, брошенных на эту враждебную землю каким-то беспощадным катаклизмом, голых, дрожащих от холода в неясном свете костра. Он пробирается на ощупь сквозь заросли кустарника, стараясь не задеть рук, плеч, тел людей, чьи силуэты угадываются в отблеске огня. Но эта картина нищеты оживлена шепотом и смехом. Пары крепко обнимаются, словно тоскуя по потерянному единству; и приближение чужака не прерывает их ласк. В каждом из них есть какая-то бесконечная доброжелательность, глубокая беспечность, простодушное и чарующее животное удовлетворение – составляющие самого трогательного и самого подлинного выражения человеческой нежности.