Светоний, как мы видим, несколько иначе описывает встречу Гая с Каллистом и префектами преторианских когорт, обвиненных Бассом-старшим в заговоре против императора. Но суть примерно та же: Гай не поверил в их вину и отпустил. Правда, как говорят обычно в подобных случаях, оставил под сильнейшим подозрением. «Великий либертин» и префекты претория, легко догадываясь, чем могут закончиться для них подозрения Гая, да еще и в условиях свободы доносительства, дарованной рабам, не могли не беспокоиться за свою судьбу.

Если их причастность к заговору молодого Басса действительно была клеветой — не могли столь солидные люди ввязаться в дело, чуть ли не юнцами задуманное, — то ныне вступление в заговор в роли силы направляющей, разумеется, становилось неизбежным. Тем более что к их услугам были сразу три заговора «и в каждом из этих заговоров инициаторами являлись благородные мужи»{351}.

Первым из этих «благородных мужей» был Эмилий Регул, уроженец города Кордубы в Иберии (Испании), сплотивший вокруг себя целую группу товарищей, готовых убить ненавистного тирана. Другой заговор возглавил трибун-преторианец Кассий Херея, третий — Аппий Минуциан. Каждый из предводителей имел свои причины ненавидеть Гая и желать ему смерти. Минуциан жаждал отомстить за Марка Эмилия Лепида, казненного вместе с Гетуликом. В решимости истребить кровавого деспота, погубителя выдающихся римских граждан его поддерживала не только жажда благородного отмщения за близкого друга Лепида, но и страх за свою жизнь. Гай, зная о близости Алпия к казненному заговорщику, как-то в гневных выражениях пригрозил ему казнью. Угрозу эту он почему-то не спешил выполнить, но доблестный Минуциан, не желая находиться в постоянном страхе, решительно стал на путь тираноборчества. Кассий Херея имел личные основания ненавидеть Гая, хотя ему император никакими карами не грозил и в заговорщиках не числил. Херея служил в легионах на Рейне в то время, когда в них вспыхнул мятеж. Тогда двухлетний Гай и молодой центурион оказались в одном лагере. Маленький сын Германика едва ли понимал происходящее. Кассий Херея же, верный законному принцепсу и любимому полководцу, отцу Гая Германику, проявил себя мужественным воином, решительно, можно сказать, мечом проложив себе дорогу через мятежный строй. Теперь это был немолодой человек, достигший высокого звания трибуна и командовавший одной из девяти преторианских когорт. В Риме его отношения с молодым императором не сложились. Калигула поручил преторианскому трибуну сбор податей и недоимок в императорскую казну, когда подати эти удвоились. Херея, человек времени правления Тиберия, усвоил иные, куда более разумные способы сбора налогов, каковые утвердились в Римской империи при старом принцепсе. Известно, что умело установленные умеренные налоги всегда собираются много лучше, нежели подати высокие, грозящие выжать последние соки из налогоплательщиков. Потому-то Тиберий и собрал богатейшую казну, а Калигула поставил Империю на грань банкротства. Вот трибун и собирал недоимки, исходя из возможностей податного населения, а не ради немедленного пополнения казны за счет практического ограбления людей. Тем более что знал он, как Гай распорядится собранными деньгами. Калигула же, раздраженный медленным поступлением податей, обозвал старого заслуженного воина бабой. С этого времени Калигула не переставал глумиться над Хереей: «…несмотря на его пожилой возраст, Гай не уставал всячески издеваться: то обзывал его неженкой и бабьем, то назначал ему как пароль слова «Приап» или «Венера», то предлагал ему в благодарность за что-то руку для поцелуя, сложив и двигая ее непристойным образом»{352}.

«Всякий раз, когда Херее приходилось являться за паролем, у него вскипал гнев, особенно когда ему приходилось сообщать пароль войску, потому что тогда товарищи его смеялись над ним. Всякий раз, когда он являлся с докладом к императору, они рассчитывали на немалое удовольствие. Поэтому у Хереи, который был доведен в своем гневе до крайностей, созрела решимость наметить некоторых товарищей по заговору»{353}.

Наконец, третий заговорщик, Эмилий Регул, стал на путь заговора против императора не из личных обид, но согласно своим убеждениям: «Регул был человеком весьма вспыльчивым и с ненавистью относившимся ко всему, в чем проявлялась несправедливость; в его характере вообще были решимость и любовь к свободе, почему он и не скрывал своих планов, о которых сообщил друзьям и другим людям, казавшимся ему достаточно решительными»{354}.

Регул был единственным среди заговорщиков, кто походил на исторических предшественников — убийц Гая Юлия Цезаря. Тех вдохновляли не личные обиды — великодушие Цезаря не знало границ, — но стремление восстановить республику, не дать утвердиться в Риме ненавистной монархии.

Но что объединяло всех этих очень разных людей — один боялся за свою жизнь, а заодно жаждал отомстить за друга; второй не мог сносить издевательские шутки императора; третий был врагом несправедливости и поборником свободы — так это отсутствие четких представлений о том, что же будет с Римом после убийства тирана. Брут и Кассий были убеждены, что устранение Цезаря вернет власть республиканским учреждениям и сам по себе естественно восстановится прежний порядок, лишь непомерными властными амбициями блистательного Юлия придавленный. Недругам Калигулы сложно было надеяться на естественное восстановление римской свободы. Республиканские учреждения во главе с сенатом являли собой лишь тень того, чем они были восемьдесят пять лет назад, когда под кинжалами заговорщиков пал Гай Юлий Цезарь. Потому надеяться на воскрешение республиканского правления было крайне сложно, пусть и непредсказуемые жестокости Калигулы многих людей в Риме заставили об этом задуматься. Но, повторим, сколь-либо четкого плана действий на будущее после убийства императора все три ветви заговора не имели. Это, конечно, не облегчало судьбы Гая, но и не сулило успешного будущего его убийцам. Они, кстати, могли бы и вспомнить о печальной судьбе Брута и Кассия, павших в гражданской войне с Антонием и Октавианом, менее всего озабоченными восстановлением республики в Риме.

Определенный взгляд на будущую власть в Риме имел Каллист. Многоопытный государственный муж, человек, достигший величайшей власти, почти такой же, как сам тиран, не строил иллюзий по поводу будущей формы правления в Римской державе после устранения Калигулы. Великого вольноотпущенника в заговор привели две причины: во-первых, попав под подозрение из-за клеветы старшего Басса, он имел все основания серьезнейшим образом опасаться за свою жизнь; во-вторых, как знающий свое дело политик Каллист не мог не видеть обреченность Гая. Но в отличие от Регула, Минуциана и Хереи он думал не только об истреблении тирана, но и о том, кто придет ему на смену в Палатинском дворце. В неизменности установившегося единовластного правления в Риме Каллист справедливо не сомневался. «Поэтому он сблизился с Клавдием и тайно примкнул к нему в надежде, что после смерти Гая власть должна была перейти к Клавдию и что он тогда благодаря своему влиянию достигнет у него подобного же почетного положения, особенно оттого, что заранее успеет доказать ему свою благодарность и расположение»{355}. Будущее показало, что Каллист безошибочно определил преемника Гая.