Оплакивая смерть короля Англии, мы оплакиваем не только преждевременный уход короля-рыцаря, героя христианства, но и воплощение рыцарских достоинств. Нам остается спросить себя, был ли в действительности Ричард в реальных своих поступках подобной идеальной моделью рыцарства? В чем он мог быть ею и в чем с ней расходился? Следует также задуматься о причинах, побудивших его поступать как рыцарь, следуя этой модели, но больше, наверное, о мотивах, которые побудили хронистов этот образ создать, расширить и приукрасить.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О РЫЦАРСТВЕ ДО РИЧАРДА

Три сословия

Жорж Дюби замечательно описал, опираясь на исследования лучших историков, далекое происхождение и развитие схемы трех сословий параллельно тому, что он называет «представлением о феодализме». Не стоит на этом больше останавливаться1[647]. Запомним лишь, что двойная схема, которая до 1000 года существовала в умах ученых, уже давно различала две категории людей (ordinēs): первая состоит из священнослужителей (clerid), а вторая — из мирян (laid). Здесь речь идет о различии, установленном на принципе ритуальной чистоты, морального достоинства и на обязательствах, которые из этого вытекают. -Священнослужители, преданные культу Бога, должны отказаться от земных возможностей и стремиться к мыслям духовным, отречься от супружеских уз, желаний плоти, кровосмешения, от богатств этого мира, от соблазна земной славы ради того, чтобы своими действиями и чистыми молитвами способствовать установлению царства Божьего. Эти предписания, которые, особенно с V века, сопровождают развитие сакраментализма в Церкви, отражают разрыв, который в лоне Церкви отделяет отныне духовенство от толпы верующих. От первых следует ожидать поведения более «священного», чем от вторых; вправе требовать от них больше, ведь они будут вознаграждены

в большей степени, чем остальные, и их спасение им более обеспечено, если, выбрав царский, апостолический путь, они смогут уберечь себя от грязи этого мира. Результатом этого является установление иерархии ритуальной, моральной и религиозной чистоты, которая внутри сословий располагает монахов и монахинь над белым духовенством, а воздерживающихся и вдов над женатыми мужчинами и замужними женщинами.

За несколько лет до года 1000 Аббон Флерийский разделает человечество на две категории, на священников и мирян, но вводит в содержание последних новое отличие, делая упор на функцию, а не только на природу, когда он описывает гармоничное общество, которое будет существовать, если каждый будет выполнять свою миссию на том месте, куда Бог его определил; вот что он говорит по поводу второй категории, о мирянах:

«По поводу категории людей — я говорю о мирянах — нужно, прежде всего, сказать, что крестьяне (agricolae) отличаются от воинов (agonistae): крестьяне потеют на пахоте и на разных иных сельских работах; воины, довольствуясь военным жалованьем (stipendiis militia), не нападают друг на друга даже в лоне своей матери (Церкви, христианства), но сражаются против врагов святой Церкви Бога»2[648].

Эта классификация, созданная в общих чертах в Оксерской школе за век до этого, предвосхищает ту, которая к 1030 году будет более четко сформулирована Герардом Камбрейским и Адальбероном Ланским и взята на вооружение век спустя большинством авторов, размышлявших об «устроении мира»3[649]. В 1000 году, однако, это нереально. Не только из-за междоусобных войн, которые сталкивают вооруженные войска соперничающих сеньоров, но, прежде всего, из-за грабежей, которым предаются воины того времени (les milites, которых не можем еще к этому времени перевести как «рыцарь»), Аббон Флерийский, как и за век до него другой Аббон, Сен-Жерменский, разоблачает это невыносимое поведение milites, которые осмеливаются обворовывать церкви, а потом совершать приношения Богу, состоящие из того, что они украли. Не удивительно, особенно с тех пор как язычники взяли верх над христианами! Это настоящее Божье наказание за их грехи4[650].

Чтобы попытаться ограничить эти поборы в ущерб церквам и монастырям, Церковь в конце X века пытается установить мир Божий. Прежде всего, речь идет о том, чтобы получить с правителей и сеньоров (и от воинов, которыми они командуют) обязательство не нападать, не убивать, не забирать, не требовать выкуп у inermes (безоружных), то есть у людей, которые не занимаются воинским ремеслом: монахов, священников, служащих любого ранга, женщин, детей, пилигримов, крестьян и торговцев5[651]. Немного позже, в начале XI века, Церковь пытается ограничить, на этот раз во времени, военные грабежи, запрещая использование оружия в определенные периоды недели или года, в пятницу в память о страсти Христа, в субботу в память о его пребывании в гробнице во время субботнего отдыха, в воскресенье в память о его воскрешении, а также во время главных литургических периодов и праздников знаменитых святых. Делая это, она совершает попытку создания в военном мире феодального беспорядка (неоспоримого, даже если его не преувеличивать) некоторых зачатков порядка и мира.

Чтобы заставить уважать такие предписания, Церковь пользуется отлучением от церкви и запретом, ощутимыми угрозами. Во времена, когда таинства занимают такое значимое место в «экономике спасения», а умереть без их причащения и быть похороненным не по-христиански означает навлечь на виновного вечные мучения, это имеет воздействие. Однако этих мер недостаточно. Сегодня часто приходится слушать суждение по поводу преступности: предупредить лучше, чем наказать. И чтобы достичь этой цели, необходимо изменить мировоззрение, что предполагает более деликатную, длительную, многообразную и упорную работу. Формирование рыцарского идеала является результатом этого медленного и терпеливого усилия.

Сословие milites

Первая фундаментальная часть этой попытки состоит в установлении законного характера военного ремесла, признания в определенных условиях его достоинства. Для этого следует сначала различить, в светском мире, как это сделал Аббон Флерийский, тех, кто сражается, и тех, кто работает, пашет, потеет со сгорбленной спиной, обрабатывая землю. Это различие будет осуществлено на основе признанных обязанностей, которые никто не должен узурпировать. Каждый должен оставаться на своем месте, на своем уровне, установленном Богом. Итак, приверженцы мира Божьего, по большей части монахи, пытаются вмешаться своими публичными собраниями и торжественными