– Мы построим новый мост из камня, – отрывисто заявил Шарлемань.

Но когда он дремал после обеда, ему было не до сна. Он размышлял о том, как соединить каменной кладкой быки моста и как установить их на середине реки. Слишком сильным был напор воды.

Одна из весенних бурь оказалась настолько мощной, что повалила крытую колоннаду, укрывавшую Шарлеманя по пути в церковь. Его каменщики не умели скреплять камни вместе, как римляне, возводившие акведуки. Сколько времени им потребовалось, чтобы построить свой монументальный Рим? Эйнгард сказал, что четыре столетия. Это была чепуха, которую Алкуин уничтожил бы насмешкой в одно мгновение. Эти юнцы, выросшие в его дворце, говорили ему слова из книг, но не их смысл. Даже если эти слова были написаны новыми маленькими буквами, все равно они представляли собой всего лишь крошечные палочки, разложенные для костра. Разум сам должен схватывать суть слов и рождать понимание подобно тому, как пламя охватывает приготовленные палочки.

Однако если пришло понимание и разум поставил себе ясную и четкую задачу чего-нибудь достичь, то как это что-то может быть достигнуто, кроме как по воле Божьей?

Ни один законовед не мог ответить на этот вопрос. Все ждали ответа только от него. Бурхард ждал его слова, чтобы посадить новое семенное зерно, полученное из Африки; Арно прислал к нему хорватов. Сломанная колоннада, рухнувший мост, могилы умерших от чумы и мольбы тысяч их сыновей – все они ждали от него поддержки…

Когда он очнулся от своей дремоты, пажи, прислуживавшие в спальне, обнаружили его хромающим в своей голубой мантии в направлении лестницы, которая вела в церковь. Они отозвали Ротгейду из кружка сплетничавших дам, чтобы та сказала отцу, что в это время он должен занять свое место на троне и выслушать финансовые отчеты епископов из Тюрингии и ознакомиться с кодификацией[39]его решений по судебным делам.

В это вечернее время телесный огонь, который врачи называли лихорадкой, изнурял Шарлеманя и путал его мысли. Часто он всматривался в окружавшие его лица, вспоминая, что он должен делать. Бурхард убеждал его послать за единственным оставшимся в живых сыном от Хильдегарды. Но Людовик был в Испанской марке с аквитанским войском; его держали там обязанности. Шарлемань отпустил Бурхарда и не стал посылать за Людовиком.

Там на юге морская граница была объята огнем раздоров, набегов, грабежей. Флотилии сарацин постоянно нарушали мир, заключенный в Кордове. Испанские мавры объединились со своими африканскими собратьями; они вновь разорили Корсику и Сардинию, высадились на сушу в районе Никеи (Ниццы), у Нарбона и на побережье Тосканы. Крепости Льва III не могли передвигаться, чтобы дать отпор кораблям захватчиков. У Шарлеманя оставалась только одна надежда. У Сицилии был замечен византийский флот.

Если бы рука другого императора из Константинополя протянулась к нему, чтобы оказать помощь подобным образом, они вдвоем смогли бы обезопасить берега материка, даже потеряв при этом острова.

Шарлемань лелеял эту надежду. Он потерпел неудачу в спуске на воду сильных флотилий; его неуклюжие суда из невыдержанной древесины были рассеяны, словно порывами сильного шквала. Усевшись за серебряный стол, Шарлемань изучал план огромного города Константина. Конечно, здесь имелись обширные гавани, и арсенал, и скопление зданий, называвшееся университетом, где – как рассказывали его посланники – греки изготавливали неугасимое пламя – морской огонь, горевший на воде. Этот греческий огонь[40]мог уничтожить вражеские корабли.

Кто из его посланников был в Константинополе? Гуго, молодой граф из Тура, и епископ Амальгар. Гуго честно сообщил, что мирный договор не может быть подписан, потому что слабого Михаила отправил в ссылку более сильный воин по имени Арминиан. Никто не мог сказать с уверенностью, что знает политику этого Арминиана, если не считать, что последний с неодобрением относился к изображениям святых… Странно, что Ирина, такая расчетливая женщина, привязалась к священным образам… Шарлемань ждал возвращения Амальгара с подписанным мирным договором.

С потерей Карла и Пипина его все время одолевало беспокойство. Он всецело полагался на этих двух сильных сыновей. Теперь он трудился в одиночку, используя свой костяной посох, словно это был новый вид скипетра, медленно расхаживая с непокрытой головой по разрушенному коридору в ожидании вестей, которые облегчили бы его страдания.

Шарлемань считал недели до того дня, когда сможет наконец отложить в сторону свой посох, снять королевские одежды, оседлать коня и отправиться на охоту. Когда он сможет отправиться в Арденны со своими охотниками, проклятая лихорадка отпустит его, и он сможет спать до восхода солнца, когда тени от ветвей деревьев четко обрисуются на крыше его шатра у него над головой.

Но прежде в Ахене состоится благородное собрание сеньоров и определятся планы на будущий год.

Когда он сообщил об этом Бурхарду, коннетабль молча кивнул в знак согласия.

– Бернард должен приехать на собрание из Павии, Адальгард может подождать в Риме.

Его офицер согласился и мрачно добавил, что маркграф с Бретонской марки не может оставить своего поста из-за волнений среди бретонцев. Следует также исключить вельмож с Баскских гор и Гаскони – они дезертировали из войска в Аквитании.

При этих словах в пожилом короле пробудились воспоминания. 35 лет назад Роланд – страж Бретонской марки – вместе с войском пал от рук басков при Ронсевале, месте, о котором сейчас не говорили.

– Ты сказал, что баски дезертировали? – переспросил Шарлемань.

Резкий тон его голоса насторожил командующего вооруженными силами франков.

– Докладывают, всемогущий король, что они покинули знамя короля Людовика и исчезли в своих горах.

– Куда повел Людовик свое войско?

– По Эбро на Уэску.

Шарлемань это знал. От офицера он ждал только подтверждения. Лежавшая рядом с Сарагосой Уэска взбунтовалась.

В памяти Шарлеманя всплывали красные горы Испании – страны предательства и скрытой опасности – на фоне прозрачного голубого неба. Он ощущал жар палящего солнца на рассвете. Мысленно он оценивал беззаботность Людовика, его слепую веру в защиту Господа. Баски растворились в своих горах. И вновь он копался в своей памяти, прислушиваясь к предупреждению прославленного воина, Гильома Тулузского. Нависшие над дорогой пустынные вершины были знаком опасности, поэтому пастухи увели свои стада. Воспоминания пробудили дурные предчувствия.

У него остался только один сын. Все то, что он создал своим трудом, теперь зависело от жизни и здоровья Людовика, наследника. Оброненные горящие факелы уничтожили массивный и прочный мост через Рейн. Насколько более непрочной была власть над множеством людей!