— Соль на него не действует, — говорит он, указывая пистолетом на приближающегося Брома.

— Но сейчас это Бром, а не всадник. Ты убьешь его, если выстрелишь!

— Да простит меня Господь, — торжественно произносит Крейн.

Затем нажимает на спусковой крючок.

Я вскрикиваю, когда пуля вылетает, задевая черное ухо Сорвиголовы, попадая в плечо Брома.

Бром вскрикивает и выпускает поводья, слетая со спины жеребца и кувыркаясь на дороге. Сорвиголова скачет вперед, а затем поворачивается к нам, вставая на дыбы.

— Стой! — командую я, протягивая руки к лошади, в то время как Крейн бежит к Брому. — Полегче!

Сорвиголова дико фыркает, но прислушивается, останавливаясь, тяжело дыша, поводья свисают вдоль его тела.

Теперь, когда я знаю, что он не будет пытаться убить нас, подбегаю к Брому, лежащему на земле.

— Бром! — я задыхаюсь, падая на колени рядом с ним, не обращая внимания на боль от камней.

Бром задыхается от боли, лежит на спине, кровь просачивается сквозь его белую рубашку.

— Ш-ш-ш, — говорит Крейн, обхватывая голову Брома руками с обезоруживающей нежностью.

Глаза Брома закрываются, и он кричит, выгибая спину в агонии.

— Я не хотел, — говорит ему Крейн. — Но ты не оставил мне выбора. Я не хотел, чтобы ты снова причинил ей боль.

При этих словах глаза Брома встречаются с моими, и я вижу, что это он, в данный момент от всадника не осталось и следа. Он выдерживает мой взгляд, растерянный и испуганный. Затем его пронзает новая волна боли, и он стонет, скрежеща зубами.

— Он умрет? — спрашиваю я, прижимая подол своей ночнушки к его ране, стараясь не надавливать сильно.

— Нет, — отвечает Крейн. Его взгляд встречается с моим. — Поменяйся со мной местами.

Я делаю, как он просит, держа голову Брома в своих руках, в то время как Крейн распахивает его рубашку, обнажая застрявшую в плече пулю, из которой течет кровь. Затем Крейн лезет во внутренний карман пиджака и достает линейку.

— Положи ему в рот. Заставь прикусить.

Он вкладывает линейку мне в руку, и я невольно бросаю на него странный взгляд. Вспоминаю, как этой же линейкой он бил меня по заднице. Видимо, он постоянно носит ее с собой.

— Что? — спрашивает Крейн, заметив мой взгляд.

Я просто качаю головой и смотрю на Брома.

— Открой, пожалуйста, — говорю я ему дрожащим голосом. Бром повинуется, и я просовываю линейку ему между зубов.

— Хороший мальчик, — хвалит его Крейн, дотрагиваясь пальцем до раны. — Прости. Это будет чертовски больно.

Я отвожу взгляд от ужасного зрелища, и Бром визжит, кряхтя и постанывая, так сильно кусая деревянную линейку, что я слышу, как та трескается.

— Ты молодец, — напевает Крейн. — Хорошо. Еще немного. Я почти закончил.

Я снова бросаю взгляд на Крейна, но он полностью сосредоточен на Броме. Задерживаю дыхание, наблюдая за преданностью на лице Крейна, за тем, с каким уважением он смотрит на Брома. В его словах и жестах сплошная нежность. Что-то сжимается у меня в груди.

Наконец, Крейн вытаскивает круглую пулю пальцем, и та катится по земле. Бром разламывает линейку пополам, и щепки вываливаются у него изо рта, когда он кричит.

— Будь со мной, красавчик, — говорит Крейн, залезая в другой карман и доставая маленький пузырек с жидкостью и измельченными листьями. Он высыпает содержимое себе на пальцы. — Останься со мной. Почти готово. Ты молодец, Бром Бонс.

Затем он прикладывает припарку к ране, и Бром снова кричит, задыхаясь от боли, его тело дергается по земле в жестоких судорогах.

Крейн держит пальцы на месте, закрыв глаза, и начинает бубнить что-то, похожее на латынь. Слова будто парят в воздухе вокруг нас, и глаза Брома закатываются.

Крейн исцеляет его.

Я с благоговением наблюдаю, как теплое свечение появляется на пальцах Крейна и стекает к ране, словно мед. Бром все еще стонет, но его тело перестало корчиться.

Какой великолепный из него маг. Может, он и мой учитель, но я буквально сияю от гордости.

Наконец, Крейн убирает руки и опускается на колени. Он тяжело дышит и выглядит измученным, все краски сошли с его и без того бледного лица, но в глазах светится удовлетворение, а уголки рта приподнимаются в легкой улыбке.

— Не обязательно было стрелять в меня, — удается произнести Брому сквозь кашель, и я чуть не плачу от облегчения при звуке его голоса.

Крейн тихо смеется.

— Извиняюсь, — говорит он. — Но я знал, что нужно сделать, дабы вылечить тебя.

Я отодвигаюсь в сторону, садясь на дорогу, а голова Брома лежит у меня на коленях. Он смотрит на меня измученными, налитыми кровью глазами, и, хотя в моей памяти еще свежо ощущение того, в какое чудовище он превращался, я все равно хочу, чтобы он был рядом, особенно когда ранен. Я провожу пальцами по его волосам.

Он хмурится и поднимает голову, поворачивая ее, морщась от боли, пытаясь получше меня разглядеть.

— Кто сделал это с тобой? — спрашивает он хриплым голосом, переводя взгляд с отметин на моем горле на повреждения на голове. В отличие от ярости, исходившей от Крейна, выражение лица Брома искажается печалью и стыдом. — Я сделал? — шепчет он.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с Крейном взглядом, не зная, что сказать.

Крейн прочищает горло.

— Бром, тактично говорить это или нет, но в тебя вселился гессенский солдат.

Бром снова кладет голову мне на колени и закрывает глаза, по его щекам текут слезы.

— Как я мог так поступить с тобой? — выдыхает он, боль в его словах ломает меня.

— Ты был сам не свой, — пытаюсь я успокоить его.

— Солдат — это дух-возвращенец, — продолжает Крейн, поднимаясь на ноги. Он отряхивает пыль со своих брюк и начинает расхаживать взад-вперед по дороге. — Кто-то послал его вернуть тебя, Бром. Они использовали дух гессенского солдата, всадника без головы, чтобы найти тебя, овладеть тобой и физически перенести в Сонную Лощину, — он замолкает, пряча руки за спину, и смотрит на нас. —