– Ну, как прием? – спросил Сашка, помогая жене стянуть через голову тонкое платье. – Накушалась светской жизни? Весело было?

– Ой, Сань, лучше не спрашивай, – вздохнула Ирина, закутываясь в халат и блаженно вытягиваясь на кровати. – Так веселилась, что из ушей лезет. Теперь еще только б переварить все это без осложнений.

Она поднялась, придерживая рукой поясницу, и пошла в ванную. Сашка тем временем аккуратно повесил зеленое платье на вешалку, накрыл защитным полиэтиленовым чехлом и убрал в шкаф.

Когда я была совсем молоденькой девушкой, я вела дневник. Не потому, что это было модно, как сейчас, а просто потому, что я любила писать. У меня была такая тетрадка в клеточку, и я записывала туда какие-то события своей тогдашней жизни и мысли, которые казались мне интересными настолько, что их хотелось обсудить самой с собой. Свой дневник я никому не показывала.

Потом это все как-то забылось, я вышла замуж, появились дети, стало не до записей. Да и, к тому же, все свои мысли я могла теперь обсуждать с мужем. А тетрадка так и осталась валяться где-то в ящике стола или на антресолях.

Совсем недавно, в связи с текущим всплеском интереса к эпистолярному жанру вообще и девичьим дневникам в частности, я вспомнила про нее. И не только вспомнила, но даже не поленилась залезть на эти самые антресоли и раскопать в пыльной куче ненужных бумаг свою тетрадочку.

Ну и, конечно, стала ее перечитывать. И читала, и читала... Было ужасно интересно. И, честное слово, если бы я не знала совершенно точно, что все, что нам было написано, было написано вот этой моей собственной рукой, я никогда бы в это не поверила.

Дорогие мои, это была не я. Ну вот не я. Не потому, что там, к примеру, были описаны какие-то несвойственные мне, сегодняшней, мысли или поступки. А потому, что я, насколько я себя знаю, вообще не могла бы так мыслить и поступать.

Это все, конечно, не значит, что я в какой-то момент своей жизни впала в полную амнезию и напрочь забыла, что со мной было до того. Нет, напротив, читая свой дневник почти двадцатилетней давности, я вспоминала, что да, действительно, и это было, и вот то тоже, и выглядело все это именно так... Но все это было не со мной, а с кем-то другим, пусть и носившим тогда то же имя.

То, что мы умудряемся в течении своей одной жизни прожить их несколько, придумала не я. И то, что, начиная и проживая новую жизнь, мы полностью (или почти полностью) забываем о предыдущих, тоже, в общем-то, было известно. И, наверное, по прошествии еще двадцати или скольких-то лет я, оборачиваясь на себя сегодняшнюю, тоже совершенно искренне воскликну: «Это была не я!» и Вопрос в другом. А надо ли вообще их помнить, эти прошлые жизни? Ну, или как в моем случае, пусть даже случайно, о них вспоминать? Пригождается ли нам опыт предыдущей (или предпредыдущей) жизни в жизни нынешней? Или же все эти позабытые монстры, вытащенные из подземного царства теней на белый свет, могут только, как несчастный пес Кербер, пускать ядовитые слюни и таращить в ужасе глаза?

Я сама не очень понимаю, как ответить на этот вопрос. Любые происшествия и приключения, какие бы они с нами ни случались, дают нам опыт. И опыт, безусловно, абсолютно ценная вещь. Его можно использовать, из него можно делать выводы, им можно пользоваться... Теоретически.

Потому что, во-первых, наши жизни могут отличаться одна от другой, как птица от рыбы. И зачем, скажите вы мне, рыбе нужен опыт бреющего полета? А птице – умение дышать жабрами?

Во-вторых, закоснело усвоенные навыки из прошлой жизни могут в новой даже вредить. Потому что не будут давать места усвоению чего-то нового, мешая нам, тем самым, лучше приспосабливаться к изменившимся обстоятельствам. Ведь жизнь, будь она новая или старая, не стоит на месте. Не говоря уже о том, что она не ограничивается нашим внутренним миром, как бы богат он ни был. Меняются города, страны, общественные уклады... А мы все куда-то пытаемся присобачить свое, к примеру, умение рассчитывать прибавочную стоимость.

Что с того, что бывший друг Вася вел себя так-то и так-то? Сейчас ты дружишь с Колей, а он устроен совершенно по-другому. И что лучше – посмотреть, как устроен именно он, или же с упорством, достойным лучшего применения, пытаться применить методы, нарадотанные на Васе?

Интересно, а что, в принципе, может стать началом одной из новых жизней? Из моего личного опыта следует, что это может оказаться – замужество или развод, рождение ребенка, переезд в другую страну, смена деятельности, резкое изменение финансового положения, знакомство с новым человеком... Наверняка вы придумаете что-то свое. В любом случае, поводов – масса. И вариантов этой новой жизни, соответственно, тоже. И как все-таки понять, что из предыдущей жизни имеет смысл брать с собой в новую, а что лучше похоронить навсегда.

Конечно, как это и вообще в жизни часто бывает, никакого однозначного ни решения, ни даже совета, тут нет. Но с другой стороны, вот что я знаю совершенно точно – от прошлого, тем более от своего собственного прошлого – отказываться ни в коем случае нельзя. Каким бы оно ни было, радужным или кошмарным, оно – наше. Мы из него выросли, переросли, изменились и перешагнули, как ящерица старую кожу, но оно все равно где-то рядом. И может вывалиться на тебя в любой момент, как моя тетрадка с антресолей. И хорошо, если это будет только тетрадка. Она, по крайней мере, весит немного, и поэтому сильно не ушибет.

В середине марта Илья, заехав к Ирине в гости, среди прочего сообщил ей, что на днях улетает в Париж, по делам. Что пока неизвестно, на какое время растянется его там пребывание, но что он будет держать ее в курсе событий, и уж во всяком случае всенепременнейше вернется к торжественному моменту.

– Даже если я не успею все завершить, как планирую, ты только мне сообщи – и я тут же прилечу. Хотя бы на несколько дней, но вырвусь вас всех поздравить. Ну и, естественно, если что-то понадобится, любая мелочь – ты всегда можешь на меня рассчитывать. Мой телефон работает в Париже, так что связь будет постоянной.

Ирина даже не огорчилась его отъездом, восприняв его совершенно равнодушно, как данность. Ее даже саму это слегка удивило. Впрочем, с течением беременности она становилась все более и более скупой на внешние эмоции. Беременность словно окутывала ее своим защитным коконом, отстраняя от внешнего и обращая вовнутрь. Теперь ее гораздо меньше, чем раньше, волновали внешние события. То, что происходило снаружи, во внешнем мире, как будто отплывало от нее все дальше и дальше, подергивалось реющей дымкой безразличия, сугщающейся тем плотнее, чем ближе подходил ее срок. И наоборот, все ярче и полнее становилась жизнь, созревающая в ней самой. Тот факт, что младенец внутри начинал бить ее пяткой под ребро двумя сантиметрами выше, чем вчера, имел, к примеру, гораздо большее значение, чем любая новость, рассказанная кем-либо из домашних. Говорят, что во время беременности тупеют. Возможно, извне это именно так и выглядит, потому что объяснять, что вся эта наружняя суета просто теряет свою прежнюю ценность и перестает иметь сколько-то существенное значение, в свою очередь не имеет для беременной совершенно никакого смысла. Беременные не тупы, они просто смотрят в другую сторону, уходя в себя от внешних проблем, и это правильно, потому что их внимание гораздо нужнее сейчас тому, кто внутри.