– Но сейчас холодно, ты замерзнешь.

– Я приму душ, а потом ты меня согреешь.

Она улыбнулась, и мне не осталось ничего другого, кроме как улыбнуться в ответ.

Рано утром, по слякоти, в которую превратился выпавший за ночь снег, Кристал с охраной уехала в Кифриен. Двор превратился в озерцо грязи, и на конюшню, чтобы почистить и накормить Гэрлока и упряжную лошадь, мне пришлось пробираться по стеночке.

Гэрлок пританцовывал в своем стойле.

– Понимаю, тебе охота прогуляться. Но пока эту грязь не прихватит морозцем, мы никуда не поедем, – заявил я ему, засыпая овса в кормушку.

Ответом мне было фырканье.

Пока он ел, я навел порядок в его стойле, стойле упряжной лошади и в стойле лошади Кристал. Оказалось, что стойла охраны тоже не чищены, и мне пришлось взяться за лопату. В конце концов у нас есть грядки, а конский навоз удобряет почву.

Правда, после такого занятия мне пришлось долго и тщательно умываться. Отмыться холодной водой было не просто, но меня ждала работа со светлым, тонковолокнистым деревом, а навоз, вопреки мнению некоторых, оставляет на древесине стойкие пятна. Потом прихватило ногу, и я вынужден был ненадолго присесть.

Тем временем выяснилось, что котелок-увлажнитель пуст и в него необходимо добавить воды. Чтобы вода испарялась, требовалось подкинуть в очаг поленьев. Добираться до дровяного сарая пришлось по грязи, часть которой после этой прогулочки оказалась на полу моей мастерской. Мне не осталось ничего другого, как взяться за метлу и тряпку.

Наконец, когда поднявшееся над горизонтом солнце растопило снег на навесах и по крыльцу застучала капель, я решил-таки довести до ума стул, парный к Верфелеву столу. Но не тут-то было: стоило взяться за рубанок, как оказалось, что он нуждается в заточке, ну а взявшись за точило, грех было не привести в порядок заодно резцы, стамески и ножи.

Так и вышло, что к середине утра я толком ничего не сделал: разве что в мастерской теперь царил порядок и инструменты были остры. Кроме пил, но их разводка была делом Гинстала. Неправильная заточка могла испортить хорошую пилу, а я в этом деле не чувствовал себя докой.

Но когда мне удалось-таки провести рубанком по ножке Верфелева стола, в дверь мастерской постучали.

На пороге стояла Рисса с молодым человеком. Его поношенные сапоги были, само собой, по самые голенища в грязи.

– Это Турон…

Я вздохнул.

– Скажи, чтобы он убрал грязь с сапог.

Рисса, покачав головой, вручила пареньку сапожную щетку.

Он поднял на нее глаза. Она сделала смахивающее движение.

– А… сапоги почистить. – Турон широко улыбнулся и взялся за щетку.

Грязь полетела во все стороны, но я ухитрился не поморщиться, даже когда один комок угодил в мою лучшую кисть для лака. Просто отложил рубанок и двинулся навстречу.

Рисса улыбнулась и удалилась, закрыв за собой дверь. Мы с пареньком остались вдвоем.

– Ты хочешь стать столяром?

– Да, хозяин, – ответил он с широкой ухмылкой.

– А почему? С чего ты взял, что сможешь работать по дереву?

– Я люблю дерево. Стружки приятно пахнут, а гладкая древесина похожа на девичью кожу.

– Что скажешь об этом?

Я вручил ему обрезок вишни.

– Хорошее дерево, твердое, много на что годится.

– Из такого маленького обрезка много не сделаешь.

– Маленькие куски годятся для небольших вещиц. Вроде свистульки. Вот, взгляни.

Он помахал грубым деревянным свистком.

– Я вообще-то делаю вещи побольше.

– Вижу, вот какие стулья. – Он коснулся грязными пальцами изгиба Верфелева стула, и я едва не вздрогнул. – Хорошие. У Стаселя таких нет.

– Такие мало у кого есть. Их трудно делать.

Некоторое время Турон пялился на стул, а потом yбpaл свисток, и его взгляд упал на дощатый пол.

– Здесь и пол чистый.

– Работа по дереву требует чистоты.

Он печально улыбнулся.

– Извини.

Мне и самому впору было извиниться. Турон древесину чувствовал, но вот соображал туго. Ну почему мне никак не удастся заполучить подмастерье, способного и ощущать дерево, и шевелить мозгами?

После того как Турон ушел, я взялся за веник и вымел всю грязь за порог, после чего вымыл половицы. Мне, выросшему на Отшельничьем, трудно было примириться с грязью хоть дома, хоть в мастерской.

– Он славный паренек, – промолвила появившаяся вскоре Рисса.

– Славный-то славный, но… – Я вздохнул. – На мастера ему не выучиться.

– Трудно стать столяром?

– Нелегко.

По моему разумению, достичь хороших – не говоря уж о том, чтобы выдающихся – результатов было нелегко в любом деле. Я, например, неплохо работал по дереву. Не так хорошо, как дядюшка Сардит и, может быть, Перлот из Фенарда, но заказчикам моя работа нравилась. Неужто в нашем мире не хватает людей, способных и желающих усердно трудиться и производить хорошие изделия?

– Это печально, – заметила Рисса. – У хороших ребят не хватает мозгов, а сообразительные не любят работать.

– Иногда до смышленых доходит, что работать все-таки надо.

– По-моему, редко.

– Я в юности вовсе не рвался к верстаку.

– Ну, не знаю, мастер Леррис… А Турона, бедняжку, жаль.

Мне тоже было его жаль, но моя жалость не могла прибавить ему ума. Его сообразительности хватило бы разве что на изготовление грубых скамей, вроде тех, какие мастерил Дестрин, но такие заказы моя мастерская не выполняла.

Вздохнув, я заел печаль ломтиком белого сыра и сухарем, после чего взялся-таки за Верфелев заказ. Вся вторая половина дня была посвящена ему, и к приезду Кристал дело уже дошло до покрытия лаком и полировки.

– От тебя здорово пахнет, – сказала она.

Я ухмыльнулся.

– Перрон и компания уже за столом, – добавила Кристал. – А нам не мешало бы поужинать вдвоем. Надо кое-что обсудить.

Моя физиономия вытянулась.

– Я что-то натворил?

– Ох, Леррис, – грустно рассмеялась она. – Ни в чем ты не провинился. Я довольна тобой, разве только опасаюсь чуток, как бы тебе опять не приспичило стать героем. Мне просто хочется побыть с тобой наедине и поговорить, чтобы никто не слышал. Заканчивай свои дела.

– Да уж почти закончил.

Я разложил тряпки сушиться – на каменной плите, подальше от очага и от деревянных изделий. Немало столяров остались без мастерских из-за возгорания промасленной ветоши, и мне вовсе не хотелось оказаться одним из них.