Гиббс поспешно вышел из лавки. Миссис Тэйлор сделала несколько шагов вслед за ним.

– Ну, может быть, потом, когда отдохнешь, – быстро добавила она. – Я знаю, ты не забудешь старых друзей. Фрэнк, а почему ты не носишь форму? На газетных фото ты такой красивый.

– Форма только для вида, – с горечью сказал Гиббс. – Я был не настоящий солдат.

Он перешел улицу к гостинице миссис Ганц.

В полутемном, похожем на пещеру уголке заведения Джо три завсегдатая и бармен столпились вокруг развернутого на стойке бара старого номера «Нью-Йорк таймс». Их внимание привлекал финансовый раздел.

– Ты и вправду считаешь, что он сможет? – спросил Дилижанс.

– Конечно сможет, – сказал Шустрила Эдди.

– Но захочет ли?

– А почему нет? – удивился Шустрила. – Мы его друзья или нет? Угостим его парой стаканчиков, вспомним школьные годы, потом подсунем список акций. Он посмотрит, так? Гиббс всегда по циферкам сходил с ума. А мы его друзья, правильно?

– Близкие друзья, – уточнил Вилли.

– А потом спросим у него, какие акции пойдут вверх. Все очень просто. Ему нужно будет сказать только пару слов: «Миннесота никель» или «Дакота ураний»?

– Или просто ткнуть пальцем, – добавил бармен. – Может вообще не говорить, если не хочет.

– Ничего он не будет делать, – упрямо сказал Вилли День.

– Всего-то пара минут его драгоценного времени, – сказал Шустрила. – Как, черт возьми, он посмеет сказать «нет»?

Джим Метис покачал головой:

– А вы точно уверены, что он разберется? Даже электрические мозги в Вашингтоне и Гарварде такое не могут.

– Они тоже могут, – заверил Томми Затычка.

– Если могут, тогда почему профессора не разбогатели? – спросил Метис. – Давай-ка объясни!

– Слушай, – вмешался бармен. – Фрэнк запросто передумает эти машины. Он уже делал это в начале войны, когда другие его способности еще не были раскрыты.

– Фрэнк не станет этого делать, – повторил Вилли День. – Сколько людей просили его о помощи, не меньше миллиона. Всем известно о его способностях.

– Но здесь-то его родной город, – возразил Шустрила. – А это все меняет. Он собрался здесь жить. Он желает, чтобы мы пели ему дифирамбы, вспоминая о его заслугах. Вот что он хочет. Вот почему вернулся.

День несогласно покачал головой:

– Фрэнку некуда больше идти. В этой стране он знаменитость номер один. Его не оставят в покое. Думаю, он хочет найти тишину и покой.

– В таком случае, его великий мозг просчитался, – сказал Метис.

– Пойдем отыщем его. – Шустрила сложил «Таймс». – Попытка не пытка.

– Возьмем с собой квинту виски, – предложил Стэн Дилижанс. – Он сделает глоток-другой – глядишь, и подобреет.

– Отличная мысль.

– Квинту самого лучшего, Джо.

– Кто платит?

– Это твой взнос. Мы ведь все в деле?

– Думаю, да, – согласился бармен и сунул бутылку в бумажный пакет. – Идешь, Вилли?

– Нет.

– Почему?

– Потому что вы, парни, явно спятили. Вот так просто подвалите к Фрэнку? Ой будет беда. Кому-то будет больно.

– Ты просто трусло, Вилли, – сказал Затычка.

Мария Ганц увидела Гиббса, когда тот поднимался по улице, и успела переодеться в свежевыглаженное ситцевое платье, причесаться и подкрасить губы.

Она распахнула перед ним входную дверь.

– Добро пожаловать, Фрэнк!

– Привет, Мария. Как дела?

– Прекрасно. Думаю, немного подросла с тех пор, как ты уехал.

– Да, подросла. Тогда ты была совсем еще девочка…

– А сейчас?

– Сейчас красавица. – Гиббс нервно кашлянул. – Твоя мать здесь?

– Она в больнице. Опять боли в животе.

– Мне очень жаль.

– Она держала твою комнату всю войну, как ты и просил. А я вытирала там пыль каждый день. В ней все осталось по-прежнему.

– Отлично, – сказал Гиббс. – Пожалуй, я поднимусь наверх…

Но он остался на месте. Мария наполовину загородила дверной проем, так что ему пришлось бы протискиваться мимо нее, чтобы войти внутрь.

– Простыни чистые, свежие, – сказала она. – И я убедилась, все на своих местах.

– Спасибо.

– Я знаю, как ты относишься к своим вещам. Я никому не разрешала их трогать.

– Хорошо, спасибо.

– Ты выглядишь усталым, Фрэнк. Ты должен немного развлечься. Сходить на танцы, и вообще.

– Хотела бы потанцевать со мной?

– Конечно хотела бы, Фрэнк.

– И тебе не будет… неуютно рядом со мной?

– Конечно нет, что за глупость!

Наступила неловкая пауза. Потом Мария спросила:

– Чем планируешь заняться, Фрэнки?

– Ничем особенным, – сказал Гиббс. – Хочу немного порисовать…

– Порисовать? Ты?

– Да, я. А что?

– Но, Фрэнк, ты же можешь зарабатывать миллионы!

– Я просто хочу немного порисовать.

– Ну да, можешь себе позволить, – согласилась Мария. – Наверняка же на войне хорошо платили. Могу поспорить, ты получал больше, чем генералы. И это справедливо – с учетом того, что ты сделал.

Гиббс неопределенно улыбнулся, протиснулся мимо нее в дверь и начал подниматься по лестнице.

– Фрэнк…

– Что, Мария?

– Не хочу докучать прямо сейчас, да и вообще не люблю просить…

– Может быть, позже? – Гиббс стал подниматься быстрее.

– Фрэнк, это насчет моей матери. Не думаю, что в больнице ее вылечат. И лечение очень дорогое! Невероятно дорогое.

– Доктора знают, что делают.

– Ты не вылечишь ее, Фрэнк?

Гиббс повернулся на лестнице:

– Я не могу.

– Знаю, можешь. Ты вылечил у матери опухоль тот раз. Она не должна была никому рассказывать, но я ее дочь…

– Я завязал! Все это в прошлом. Теперь я обычный человек и собираюсь стать художником.

– Фрэнк, ну пожалуйста, – взмолилась Мария, – тебе же достаточно щелкнуть пальцами.

– Как ты не понимаешь? Я не могу быть третейским судьей. Не могу выбирать. Если я дам одному, то должен дать всем. А я не могу дать всем. Когда-то я выполнял все, о чем меня просили. Но я устал быть не таким, как все. Теперь я принадлежу самому себе и просто хочу жить как остальные!

– Так ты не поможешь? Всего-то щелкнуть пальцами.