— Но ты ведь замалчиваешь!

— На то я и профессиональная актриса. Хоть и бывшая, — увы, утешения не помогали, совесть моя оставалась безнадежно больной…

— Отдыхаете? — как обычно, без стука в кабинет, слегка покачиваясь, вплывает Лиличка. Выглядит она ужасно. То ли заболела, то ли дебоширила всю ночь… — Я с такими ребятами познакомилась! — шепчет мне украдкой, хотя прекрасно понимает, что Людмиле все слышно. — Сафо, ты обзавидуешься! Так что у меня теперь тоже — новые друзья. И большие интеллектуалы, между прочим! — странно, от нее совсем не пахнет спиртным. Ощущение, что она под воздействием какой-то наркоты. Неужели? Мудрая Лиличка, сильная Лиличка, обожающая себя Лиличка и вдруг пошла на такое саморазрушение…

— По-моему, она всерьез тебя ревнует и скучает без тебя, — скажет Людмила несколько позже. — Она ведь, по сути, очень одинока. Может, она и впрямь считала тебя близкой подругой…

— Близким подругам не врут, и не вынуждают их быть лгуньями. Близкими подругами не торгуют и не оттачивают на них свои навыки кукольника, управляющего марионетками… — на самом деле, я и сама уже переживаю за Лиличку, но отступать — права не имею, потому стану настраивать себя на жесткость и бескомпромиссность.

— Кто как, кто как, — покачает головой Людмила, а потом посоветует важное: — Не бросай ее сейчас. Это и жестоко и не выгодно. Нам ведь важно не вызвать подозрений, да?

Я пойму, что она права и тут же отправлюсь к Лиличке чинить перемирие. И даже повод довольно честный найду, и даже ничуть не покривлю душой, говоря:

— Лиль, ты извини, что вмешиваюсь, но мне совершенно не нравится, как ты выглядишь. Что это за друзья такие, от которых возвращаешься в таком состоянии?

Брови Лилички удивленно метнутся вверх, она завернет нечто язвительное о том, что меня это вообще вряд ли может касаться. Но потом сменит гнев на милость, загадочно заулыбается, пригласит меня вечером «посидеть, как в былые добрые времена». Я не откажусь, и видимость контакта снова наладится…

Но все это будет чуть позже, пока же мы с Людмилой сидим по обе стороны от шахматной доски, а Лиличка покачивается надо мной и громко шепчет свои претензии:

— Что-то не наблюдаю у вас напряженной работы. Положим, мне все равно, я сужу по выработке, — Лиличка кивает на ползущие из принтера Людмилины наработки.

Господи, это ж додуматься только, называть рукопись «выработкой»! И ведь знает же, что может задеть этим автора. Знает, и специально все это подстраивает. К счастью, к этой рукописи ни у меня, ни у Люды не имеется никакого благоговейного отношения.

— Я сужу по количеству продукции, — повторяется Лиличка, — И оно меня пока устраивает. Но что будет, если зайдет Геннадий? Как я объясню ему, почему вы средь рабочего дня вдруг затеяли игру. Подставляете меня, дамочки, подставляете…

— Больше не станем, — вру я, не совсем удачно скрывая напряжение. — Это мы в счет обеденного перерыва. Того, который три дня уже у нас из-за объема работ отсутствует! — как в детском саду, честное слово! Наблюдает, церберит, контролирует. И главное, что? Вовсе не «продукт», выходящий из принтера, а количество этого самого продукта, да еще нашу постоянную занятость. По Лиличкиному выходит, что хороший текстовик — это дятел. Все, как ей хочется. И нос сует только в сторону своего дерева, и стучит безостановочно…

— Хорошо, — нарочно не замечая моего раздражения, тянет Лиличка. — Пусть будет в счет обеденного. Тогда у вас есть еще два перерыва времени… Эх, Сафо, на все ты найдешь аргумент и оправдание. Твою бы ушлость, да в нужное русло… — и тут же, не дожидаясь моего возмущения по поводу «ушлости», направляется к выходу. — Эх, пойду, что ли, гляну, как у вас тут все складывается… — по дороге она забирает стопку бумаг из принтера и одобряюще хмыкает, прикидывая количество листов.

— А! Вашу мать! Какого черта ЭТО тут делает?! — верещит, спустя миг. У Гава, у обычно мирного, безобидного Гава сработал инстинкт. Мало того, что на вверенной ему территории находился некто неприятный, так он еще и попытался унести что-то хозяйское… Гав подскочил и — совсем не больно, но грозно тяфкая, — цапнул Лиличку за лодыжку.

— Гав, ты что?! — глаза Людмилы на миг стали больше очков, потом она опомнилась, полезла в сумочку за аптечкой, засуетилась. — Извините, извините, с ним это в первый раз, да сейчас его дядя Миша приедет заберет. Нет, он не прогуливает, у него отгул сегодня. Ох, Лилия Валерьевна — гадость, дрянь, сволочь! — мне так неловко… Нет, это я не вам, что вы… Ругательства, это все Гаву-сволочи!

Сплошь покрытая заботой и извинениями, обработанная всеми препаратами из Людмилиной аптечки, включая детский крем и кусок лейкопластыря, офонаревшая от нашей наглости — собака в помещении! Да кто позволил такое! Ну что мне, снова охрану увольнять? — Лиличка, наконец, уходит к себе.

— Приплыли, — разводит руками Людмила, выглядя очень растерянной. — Нет, ну надо же!

Решаем забыть, возвращаемся к игре, успокаиваясь…

— Я уже возле ворот! — бодро рапортует дядя Миша из телефона. — Подготовьте Гава к транспортировке!

— Что? — шок сменился у Людмилы повышенной смешливостью. — Ты тоже не в своем уме, как и наша псинушка? Что значит «подготовьте», как это? Я его что, запеленать и вынести должна? Образно? А, чтоб предупредить, что уже близко… Давно пора быть близко, у нас тут сплошное обхохочешься. Пьем? Нет, не пьем. Играем в шахматы. На что играем? Об этом как-то пока не задумывались… — Людмила откладывает трубку, посмеивается в сторону Гава. — Все, друг мой, сейчас дяде Мише нажалуюсь, он тебя будет воспитывать.

Пес с несчастным видом отворачивается. Он хотел, как лучше, не посмотрел на общую усталость организма после прививок, не пожалел своих сил, а оказывается…

— И правда, на что играем-то? — переключается Людмила. — На деньги — наивно, все равно нет их у нас и не будет, на щелбаны — неаристократично. Выходит, на желание…

— Ага, — загораюсь вдруг. — Давайте тот, кто проиграет… Х-м… — встречаюсь глазами с заинтересованным взглядом Гава. — О, знаю! Кто проиграет, тот повторит подвиг Гава. Точно! Укусит первого же вошедшего к нам за щиколотку. Так сказать, для наглядной демонстрации. Должен же дядя Миша понимать, какую подлость совершил воспитуемый…

Людмила закрывает рот обеими ладонями и отчаянно прыскает. Я и сама хохочу на весь кабинет. М-да уж, выдался рабочий денек, ничего не скажешь…Обычно играем примерно на равных, но тут Людмила делает детскую совершенно ошибку, нервно бегает от шахов, но не спасается.

— Мат! — объявляю приговор. В тот же момент дверь распахивается. На пороге… — как?! но ведь дядя Миша позвонил, что у ворот уже, он ведь должен был войти, он обязан был!!! — разъяренная Лиличка:

— Что за хохот на весь коридор. Вы хоть вид делайте, что трудитесь. Хоть изображайте рабочую обстановку, что ли, для приличия…

На Людмилу больно смотреть. Краснеет, бледнеет, сглатывает застрявший в горле комок. Потом пересиливает себя, подходит к Лиличике, медленно опускается на колени, наклоняется, кусает.