бросить призыв по всему миру и взвинтить цену. Но вместо этого они решили впустить в анклав тех, к кому уже присмотрелись, – прежних работников, друзей своих недавних выпускников, всех, кто быстро спохватился.

Я заметила в одной из очередей союзницу Ибрагима и Джамала Надию; прежде чем процесс завершился, появилась Кора – прямо из аэропорта, даже без вещей. Еще не встав в очередь, она со всех ног бросилась к Надии, Ибрагиму и Джамалу и обняла их, вытирая слезы; потом она увидела меня и, немного помедлив, вышла из очереди и направилась ко мне. Я стояла неподвижно, гадая, чего она хочет, вплоть до того самого мгновения, когда Надия меня обняла. Я повела себя как приличный человек и ответила тем же, с трудом переводя дух от наплыва чувств.

Ибрагим наблюдал за ручейком людей, текущим по центральной аллее, притворяясь равнодушным и крутя в руках свой зеленый камешек. Затем он сунул его в карман и повернулся спиной к тем, кто замыкал шествие, – последним членам анклава, прибежавшим снаружи, престарелым волшебникам, матерям с маленькими детьми, которые подходили друг за другом, чтобы бросить в печь пригоршню пыли. Даже грудные младенцы получали свои камешки размером с горошину. Дома словно уплотнялись, приобретая прочность по мере того, как в них возвращалось заимствованное у реальности пространство, все эти конференц-залы и пустые офисы.

Я посмотрела на Ибрагима, упорно стоящего рядом со мной у разрушенной башни:

– Иди, я подожду.

Он смотрел в землю:

– Я даже не знаю, получил ли он письмо…

Ибрагим говорил тихим срывающимся голосом – и тут вдруг Надия вскрикнула, и он повернулся и тут же бросился бегом по аллее, огибая идущих навстречу. От входа двигались последние три человека, и в их числе был Якуб. Немощный старик, согнувшийся почти пополам, едва ковылял, опираясь на руку Якуба и на тонкую клюку, покрытую заклинаниями, которым, видимо, уже недоставало могущества, чтобы поддерживать его на ногах. С другой стороны шла пожилая женщина с измученным лицом. На плече у нее спал маленький ребенок. Ибрагим остановился, и Якуб протянул ему свободную руку. Они обнялись и некоторое время стояли, уткнувшись друг в друга.

Но недолго. Все потеряли терпение от страха и торопили их. Я тоже это чувствовала: старик, перебирая неверными ногами, брел слишком медленно, хотя теперь его с другой стороны поддерживал Ибрагим, а подо мной зияла гнилая дыра, и на плечах лежало бремя тысячи невинных жизней – жизней людей, которые пришли сюда, потому что я велела членам анклава их впустить. Я видела, как дедушка Джамала смотрит на меня, желая, чтобы я поскорей взялась за дело, и гадая, справлюсь ли я; прежде чем он успел что-либо сказать, я подошла к почти исчезнувшей куче камней, схватила обломок и проволокла его по земле вокруг железного диска, отмечая, куда класть кирпичи, пусть это и было излишне. Тем временем Якуб и его родные получили свои камешки.

Лизель то ли поняла, что я делаю, то ли не устояла перед возможностью навести порядок; она принялась разводить членов анклава в стороны и объяснять им, кто где должен стоять. Она установила аккуратную очередность, чтобы каждый выходил из одной аллеи, делал круг и уходил в соседнюю.

– В Пекине ты сказала, что последние кирпичи клали все вместе, – сказала мне Лизель после того, как все ее поняли и стали выстраиваться.

Я кивнула:

– Я бы их уже не подняла.

– А почему бы с самого начала так не сделать? – спросила она.

В результате я сама не прикоснулась ни к одному кирпичу: Лизель и ее помощники отсчитывали нужное количество людей из очереди и велели им встать вокруг железного диска со своими камнями. Каждый накладывал на камень простенькое заклинание типа «повисни в воздухе» (родители колдовали вместо детей, которые были еще слишком малы). Потом все отправлялись в другую аллею, освобождая место для следующей группы.

Это был прекрасный способ сделать так, чтобы в процессе камни не потяжелели. Пятеро самых громкоголосых мужчин выкрикивали счет, все одновременно завершали заклинание, и камни обрушивались вниз, как при взрыве наоборот; сначала было создано внешнее кольцо, и внутренние укладывались все энергичнее и энергичнее, пока центральные камни не посыпались на железный диск, погребая его глубоко под собой. Мы вместе произнесли финальное заклинание. На сей раз оно было неплохо переведено, поскольку я поручила это профессионалам, снабдив некоторыми комментариями, – и ослепительно-яркий свет пробился снизу, под общий хор голосов, дружно взывающих: «Останься, будь укрытием, будь домом для нас».

После этого мы, конечно, попировали. Все дома и дворы были открыты настежь ради праздника, члены анклавов пригласили к себе новоприбывших. На улицах слышалась музыка – от народных песен до современной эстрады из семнадцати разных стран. Люди стремительно пьянели от крепких напитков, волшебных благовоний и радости.

И в кои-то веки я была желанной гостьей. Ибрагим и его союзники обнимали нас с Лизель и хотели отвести в семейный особняк Джамала, стоящий в дальнем конце правой аллеи. Я страстно желала присоединиться к общей светлой радости и почувствовать облегчение. Лизель взяла меня за руку и взглядом предложила пойти; мне страшно хотелось праздновать со всеми, но я не могла.

Потому что зло никуда не делось. Мы выстроили анклав на новом основании – широкой круглой площадке из прекрасных камней, – но старое по-прежнему было там, внизу, губчатая масса, которую я чувствовала, хотя, казалось, этого больше никто не ощущал. Чудовищная версия принцессы на горошине.

– Мне надо идти, – грубо сказала я, вырвала руку и стала пробираться через толпу, сквозь радостное скопление людей, которые так хотели, чтобы я к ним присоединилась. Люди, чьи лица я замечала лишь на мгновение, смотрели на меня, улыбались, протягивали руки – а я не могла ответить тем же.

Опустив голову, я выбралась на другом конце прохода, где было так же людно, и при помощи чистого отчаяния заставила дверь открыться – когда я хватила по ней, в стене распахнулся низкий лаз. Я нырнула в туннель и, спотыкаясь, вылезла на другой стороне, в кладовке со швабрами, скрытой в уголке безликого мраморного вестибюля в деловом центре. Когда я проскочила мимо охранника, он нахмурился, словно подумал, не броситься ли вдогонку, но руки у меня были пусты, к тому же я бежала быстро, и он предпочел не связываться и опустился обратно в кресло.

Я билась обо все двери подряд, пока не выскочила на удушливо жаркую улицу. Дубайское солнце вынудило меня остановиться раньше, чем я думала; мне пришлось забрести в огромный торговый центр размером с небольшой город, и сесть у фонтана,