сложится счастливо. Но я молю Бога, чтобы твои страдания были переносимыми, я же всегда с тобой, я даже оттуда, из вечности, буду видеть и любить тебя, потому что не было в моей странной жизни другой женщины. Ты должна это знать, — и, припав к ее руке, замер, уже догадываясь, что остались только мгновения.

Через час состоялся разговор с Пепеляевым. Прежде Колчак слышал от опытных покорителей полюса, что иногда человек под давлением непреодолимых обстоятельств становится неадекватным, видит все в розовом свете и — погибает. Вглядевшись сурово в мятое лицо Пепеляева, сказал твердо:

— Ситуация катастрофическая. Если вы, господин премьер-министр, считаете, что есть малейший реальный выход — я готов выслушать. Но только без фантазий.

— Какие фантазии, Александр Васильевич? — Глаза Пепеляева блистали, словно он нанюхался кокаина. — Я все продумал. Сейчас же, немедленно дадим юз по всей линии железной дороги, по всем подвластным вам городам: Сибирский земский собор! Ультиматум всей красной сволочи — где бы она ни находилась! Условия: немедленная сдача оружия, зачинщиков — к смертной казни, остальных — за колючую проволоку! Это выстраданный план, и я убежден, что Господь будет на нашей стороне!

Колчак мрачно молчал; худшие предположения оправдались, от этих людей толку более не станет, все кончено. Сказал, не пряча усмешки:

— Прекрасный план, Виктор Николаевич, я хотел бы остаться один. — Но Пепеляев не успел уйти, появился Дебольцов с лентой юза в руках:

— Здесь сообщается, что социалисты настаивают на вашем отречении. Они требуют также, чтобы войска были уведены в Китай.

— В этом есть какой-то видимый смысл?

— Вероятно, без армии мы все — всего лишь толпа. Они хотят, чтобы весь золотой запас был отправлен также в Китай. Получена телеграмма от министра иностранных дел Сазонова… Из Парижа.

— Из Парижа… — нервно рассмеялся Пепеляев. — «Максим», Елисейские поля, Монмартр… Сазонов — молодец!

— Мнение Сазонова совпадает.

— Конечно! — не унимался Пепеляев. — С Эйфелевой башни — виднее!

— Если вы, ваше высокопревосходительство, согласны, вас увезут из России под охраной союзников.

Колчак молчал. Пепеляев вышагивал между столом и диваном, нервно хихикая:

— Сволочи! Нас, видите ли, увезут из России! Нет уж! Я лично уеду из России сам!

— Полковник… — смотрел непримиримо, яростно. — Я не уеду. Ни сам, ни под охраной. У каждого свой крест…

* * *

Мрачными были мысли полковника Дебольцова. Конец приближался неумолимо, с фатальной неизбежностью. Утром, когда поезд остановился, — паровоз заливал воду, — решил еще раз поговорить с Верховным. Идти на заклание — это было не в характере Алексея.

Колчака застал в купе, он сидел рядом с Тимиревой, лица у обоих были отсутствующие, безразличные, видно было: смирились. И уже понимая, что слова бесполезны, заговорил, дабы очистить совесть и исполнить долг…

— Я обязан убедить вас: еще есть время. Уйдите к чехам, и тогда — кто знает…

Верховный покачал головой — отрицательно, непримиримо:

— Оставьте… Чехи заняты только собой. У нас нет с ними общего дела, неужели вы до сих пор не поняли? Случайные попутчики никогда не станут союзниками, полковник. Еще петух не пропел и двух раз — они предали и продали меня, не сомневайтесь… — На столе лежала книжка в мятой обложке: шестиконечная звезда, из нее росли копыта, адмирал взял нетвердой рукой, швырнул, постучал по звезде: — Вы читали? Это «Протоколы сионских мудрецов». Вот где страшная правда! Вот где объяснение всем нашим неудачам, крушению. Погибла Россия, и здесь все объяснено, все! Немыслимый заговор! Невероятное проникновение! Мы оказались жертвами самой страшной заразы, какая могла только поразить нас всех!

Дебольцов взял книжку, раскрыл: «Когда придет время нашему всемирному владыке короноваться, то те же руки сметут все, могущее сему быть препятствием». Страшные слова…

— Возможно, ваше высокопревосходительство… Если желаете, я расскажу только о том, чему был свидетелем.

— Извольте. Вы хотите поколебать меня… Впрочем, все равно.

— Поколебать? Нет. Только рассказать. В тот день…

* * *

Это было едва ли не первое дежурство капитана Дебольцова 2-го в новой должности. Принесли пакет из Министерства внутренних дел, Государь был в кабинете, когда Дебольцов вошел — увидел: царь стоит у окна и смотрит на бесконечную, уходящую к горизонту гладь Финского залива.

— Ваше величество, пакет…

— Вскройте, — приказал, не оборачиваясь. Пока Дебольцов ломал печати и старательно взрезал специальным ножом заклейку, Николай заговорил:

— Прекрасный вид, Дебольцов, не правда ли… Меня убеждали, что строить эту дачу у самого берега неосторожно — много воды, сырость… Но я рад, что настоял на своем. Что там?

— Доклад по жандармскому расследованию, ваше величество.

— О чем?

— «Протоколы сионских мудрецов» — подделка.

— Вот как? — обернулся, подошел. — Ты как относишься к евреям?

— Никак… — Дебольцов растерялся. — Не знаю никого из них. Не было случая, Государь.

— Ты читал «Протоколы»?

— Нет.

— Я прочитал… Видишь ли, мне показалось, что это подлинный документ. Глубина мысли — несомненна. Предусмотрительно. Точное выполнение своей программы — по разрушению России. Наша «рэволюцьия» — их рук дело, это я считал несомненным. Рука еврейства — разрушительная и беспощадная — видна повсюду. Почему Столыпин считает, что это подделка?

Дебольцов перевернул страницу:

— Здесь сказано: два жандармских офицера — Мартынов и Васильев — изучили и расследовали все, что касается «Протоколов». Установлено, что автор, Сергей Нилус, воспользовался сочинением под названием «Диалог в аду между Монтескье и Макиавелли». Это памфлет на правление Наполеона III…

— Жаль… У меня прошение Шмакова и Маркова 2-го — об использовании «Протоколов» в борьбе с воинствующим еврейством. Как быть?

— Ваше величество… Вам виднее, я молод, опыт невелик… Но честь, Государь… Ложью бороться против — пусть и лжи, но ведь это недостойно?

Улыбнулся, подошел, похлопал легко по погону:

— Я рад, что ты — вслед за отцом — человек чести. Кланяйся