Антибиотики из аптечки, которую я не забыл прихватить с турбазы, я ввел Вейлингу прямо в шею, поскольку другие мягкие места скрывал комбинезон. Иммунно-модуляторы и прививки от всех ауранских зараз путешественники получают на Терминале Ауры, но чем черт не шутит…

– Вас мама в детстве не учила… – я приступил к воспитательной беседе, но Цанс меня остановил:

– Оставьте, он еще не пришел в себя.

Над головою загоготала какая-то местная тварь, я вскинул голову и остолбенел. Кроны деревьев совершали плавное, равномерное покачивание по кругу, друг за другом, как бы в хороводе. Безоблачный пятачок неба смотрел на нас с каким-то скрытым коварством.

Меня прошиб холодный пот. Следуя поднебесному хороводу, закружилась голова.

– Что с вами? – обеспокоено спросил Цанс. – Вам плохо?

– Нет, просто показалось…

– Микроциклоны, – сказал Брубер, вскинув голову. – Ничего страшного.

Знал ли он то, о чем писал?

Я спросил:

– Вейлинг, ты читал роман «Моролинги»?

– Нет… извините, – это он писателю. – А что вы хотите этим сказать?

– Пойдете первым, налегке. Берите нож и расчищайте дорогу.

Брубер тайком усмехнулся.

– Погодите, надо сперва решить, куда идти, – взмолился Вейлинг.

– Вон туда, – не глядя показал пальцем Брубер. Он смотрел на дисплей топометра.

Вейлинга охватила истерика.

– Вы все с ума по сходили. Надо звать на помощь. Немедленно!

– Объясните ему, я устал, – сказал я Бруберу.

– Не известно, кто нас первым запеленгует – Рунд или Виттенгер. Господин Ильинский именно это имел в виду. Я тоже считаю, что пока не стоит звать на помощь, но по другой причине.

– Не соблаговолите изложить?

– Охотно. По моим данным моролинги в полукилометре отсюда, у подножия одного из «домов». Нельзя их спугнуть.

– Так-так, – вмешался Цанс. – Вы что-то от нас скрываете. Во-первых, откуда вам известно, где находятся моролинги. Что значит «по моим данным»? Они другие, нежели у нас? Во-вторых, неужели у моролингов есть пеленгаторы. Иначе, что значит «спугнуть»? В-третьих…

– Профессор, не спешите так, – прервал я Цанса. – Господин Брубер объяснит нам все по дороге. Какой там азимут?

– Двести десять, – ответил Брубер.

– Вейлинг, ты слышал?

– Слышал.

– Тогда, вперед. Вы, господин Брубер, идите следом. Потом вы, профессор. Последним пойду я, буду следить, чтобы никто не отстал.

Мы распределились и пошли. Скромные пожитки и тем более один единственный бластер, я никому не доверил. Вейлинг не проявлял должного энтузиазма, шел вяло, заросли чистил только для себя. Отстать от него мы не боялись. Вообще, по-моему, только Вейлинг боялся встречи с моролингами больше меня. А может – и меньше – раз он не читал «Моролингов». Профессор и писатель то и дело останавливались, чтобы получше рассмотреть какое-нибудь растение или животное. Оба не были биологами, поэтому задачу перед собой поставили минимальную: научиться отличать ауранских животных от растений. Брубер обозвал кого-то «тварью». Между ними возник спор, следует ли называть тварями только животных, или растение – это тоже тварь. Строгому смысловому анализу была подвергнута фраза «каждой твари по паре». Выходило, что твари должны быть обязательно разнополыми.

Спор прекратился, когда одна из местных тварей, смахивавшая на шестиногого попугая или крупную пернатую саранчу, напала на Брубера сзади. Я подскочил и отогнал тварь ножом. Цанс причитал: «только не убивайте, только не убивайте». Кстати, Брубер рисковал попасть под нож больше, чем шестиногий попугай, но, кажется, Цанс имел в виду как раз попугая. Потом они заспорили по поводу моролингов. Брубер говорил, что моролингов надо предоставить самих себе и изучать по мере возможности. Цанс утверждал прямо противоположное – моролингов надо изучать, но, по мере возможности, не трогать.

Бруберу было поручено время от времени окликать Вейлинга, а Вейлингу – откликаться. Вскоре эта перекличка надоела и тому и другому.

– Как ваша аллергия? – спросил меня Цанс.

Он уже знал, что у меня на все планеты, кроме Фаона и Земли, стойкая аллергия.

– Нос заложило, – признался я.

– Пахнет дымом, – обрадовал он меня.

Я встал как вкопанный. Брубер плелся чуть впереди. Я зашипел ему:

– Эй, писатель, стойте.

Он остановился.

– Где Вейлинг?

– Там, – он указал на заросли шипастого бамбука.

– Вы уверены?

Он пожал плечами. В зарослях точно кто-то шевелился, даже мелькала серая верхняя часть комбинезона в пятнах грязи.

– Дайте ваш комлог, – велел я Цансу.

Он подал, потом открыл рот, чтобы спросить, зачем мне его комлог. Я размахнулся и бросил комлог в сторону серого пятна, целя чуть выше.

– Вы там спятили?! – Из ветвей показалась физиономия Вейлинга. Он потирал затылок. – Ильинский, ваша работа?

У меня отлегло от сердца.

– Почему вы не воспользовались своим? – с любопытством спросил меня Цанс.

– Ваш тяжелее. Вейлинг, подбери комлог и отдай профессору. Ты перестал откликаться, и мы за тебя испугались.

Несколько минут мы искали в болотной жиже комлог Цанса. Насилу нашли.

– Хорошо что водонепроницаемый, – с облегчением сказал Цанс, вытирая рукавом испачканный прибор.

– Объясните все-таки, зачем нужна была эта комедия? – продолжал негодовать Вейлинг.

– Это не комедия, это роман, причем трагический. В романе господина Брубера моролинги по очереди подменяют исследователей, спасшихся после авиакатастрофы. То есть моролинги убивали впередиидущего… – я многозначительно посмотрел на Вейлинга, – …надевали его одежду и вели оставшихся исследователей по кругу, назад к разбитому флаеру. Так они поступали, пока не перебили всех исследователей.

Вейлинг окрысился:

– Значит, вы мною пожертвовали, как самым малоценным.

– Ну не профессором же мне жертвовать, – ответил я с самой неподдельной искренностью.

– Спасибо, – сказал мне Цанс. – Однако дымом все равно пахнет.

– Азимут?

Брубер улыбнулся и сделал вид, что принюхивается.

– Сто пятьдесят… нет, стоп, сто пятьдесят три.

– Вот не подумал бы… – изумленно глядя на писателя, протянул Цанс.

– Вейлинг, ступайте в… назад.

Он с готовностью выполнил приказ.

– Возьми рюкзак, отвечаешь за него головой, – добавил я. – Всем надеть шлемы.

Метров тридцать мы шли низко согнувшись, еще десять – на четвереньках. Местами вода была по грудь. Дрожащими от волнения руками я раздвинул стебли шипастого бамбука.