сама Гестаниус. Поднявшись, как змея, оно вертело головой туда-сюда. Эта голова, хотя и была крупнее дварфа или человека, была мала по сравнению с толстым, похожим на пиявку телом своего обладателя, и состояла она целиком из челюстей с выступающими сверху и снизу клыками. Кхорин знал, что отсутствие глаз не мешало зверю ориентироваться в поисках добычи.

У него было время задуматься: не приказала ли Гестаниус, не доверяя Праксасаландосу, лиловому червю следовать за ней, или это было банальное везение, сделавшее существо доступным для психического зова его хозяйки. Он также задавался вопросом - могут ли магические барьеры, воздвигнутые магами, чтобы удержать дракона в пещере, вместо этого стать кладбищем драконорожденных, имаскари и одного дварфа?

И тогда червь определился с целью, после чего, широко разинув пасть, обрушился на дварфа, как оползень.

* * * * *

Аласклербанбастос крался по туннелям под Горой Драконьего Хребта, и его гнев усиливался с каждым шагом.

Зомби и другие стражи лежали обугленные и разорванные там, где Чазар уничтожил их, сметая со своего пути к самым богатым хранилищам. Кое-где среди бойни валялись монеты и даже пара драгоценных камней, упавших, когда красный или его слуги выносили сокровища.

Этот вид предупредил драколича о том, что он мог ждать в сердце горы, поэтому он решил не идти туда - он хотел видеть пустую комнату, где век за веком копил свои сокровища. Он знал, что это зрелище лишь разожжет его гнев.

 Так и случилось. Даже более того - это привело его в бешенство. Появившиеся прыгающие молнии освещали стены и его сгнившее тело. Он поднял голову и издал рёв, эхом разнесшийся по разграбленному логову.

Точно так же он почувствовал необходимость взглянуть на меньшую камеру, в которой некогда хранилась его филактерия, хотя для этого не было никакой практической причины. Возможно, он надеялся найти какое-то указание на то, как Чазар нашел и открыл его, несмотря на многоуровневые иллюзии и обереги. Но кроме черных пятен копоти на стенах ничего не было видно.

Все равно это не имело значения. Аласклербанбастос ходил по земле и снова владел своей душой, несмотря на все худшее, что могли сделать его враги. Да, он был слабее себя прежнего, но он собирался исправить это, потому что Чазар и любые другие мародёры, разграбившие его хранилища, не украли все.

Он вернулся в одну из больших пещер и уставился на стену. Прошипев заклинание, он нацарапал когтем руны на полу. Искры затанцевали и зашипели на каждой из рун, после чего появились и на его теле.

 Привлеченные нарастающей силой, мелкие духи шептались друг с другом. На потолке вырос белый грибок, и в мохнатой массе образовались рудиментарные лица. Стена, на которой Аласклербанбастос сосредоточил свою волю, стала мягкой, как воск - огромные кости выскользнули изнутри и с грохотом упали на пол.

 В логове лежали десятки драконьих тел, спрятанных на тот день, когда драколичу может понадобиться одно из них. Но здесь не было лучшего. До того, как Аласклербанбастос устроил свою кончину, Фаариньяаллафон был синим драконом, таким же древним и огромным, как и он сам - ужасом земли такой далекой, что лишь немногие люди на Фаэруне когда-либо слышали ее название.

Когда последняя кость выползла наружу, они все лежали большой кучкой на полу. Аласклербанбастос распевали разные рифмы, и части скелета взмывали в воздух по одной или по две за раз. Петли из настоящего серебра и черного железа, прикрепленные к концам костей, звенели и звенели, соединяя одну кость с другой, словно кусочки огромной головоломки.

 Когда последняя кость прилепилась к своим соседям, Аласклербанбастос переориентировал свою концентрацию. До сих пор работа была достаточно легкой для некроманта его умений. Последняя часть будет сложнее.

 Двигаясь с церемониальной медлительностью и точностью, он поставил теневой камень на пол между собой и скелетом. Затем он возобновил пение. Он не пытался говорить громче, чем раньше, но заряд темной магии в словах заставлял их греметь, как гром. Камень вокруг него задрожал и треснул.

Когда эхом раздалось последнее слово, дракон изверг поток своего смертоносного дыхания.

Но это была не просто молния. Он изверг себя разум, магию и чистую бушующая сущность бури, смешанные воедино. Оболочка Калабастасингавора рухнула позади него, а эссенция драколича повисла в воздухе, пылая и потрескивая, в воздухе.

Освобожденный от грубой материи, он почувствовал, как пустота тянет его. В невидимой архитектуре мира открылась дверь, и Природа требовала, чтобы он прошел через нее подобно обычным смертным.

Но Природа была слаба по сравнению с его волей и его магией. Он рванулся вперед и врезался в сердцевину теневого камня, словно стрела, попавшая в яблоко.

 Оказавшись там, он больше не осознавал, что имеет призрачную, горящую форму или вообще какую-либо форму. Он был просто сознанием, подвешенным в пустоте. Но все было в порядке. Сейчас он был в безопасности и больше не чувствовал притяжения смерти. Он, образно говоря, мог отдышаться и подготовиться к заключительному этапу своей трансформации.

 Когда драколич был готов, он протянул руку в жесте, который смутно напоминал ощупывание и неловкое прикосновение одновременно. Он нашел скелет Фаариньяаллафона и бросился в его сторону.

Он овладел скелетом, после чего из его сердца с яркой вспышкой и громким раскатом вырвался поток грома. Другие последовали один за другим, быстро, как удары бьющегося сердца.

 Наконец вспышки и какофония стихли. Драколич попытался расправить крылья, и они, слегка застучав, отреагировали именно так, как должны были. Слияние разума и физической формы было совершенным.

Драколич был опьянен чувством величия - он снова стал Великим Костяным Змеем, таким же сильным, как прежде. И он заставит своих врагов пожалеть об этом!

 - Единственная проблема, - подумал он с легкой иронией, - заключается в том, чтобы решить, с чего начать. Ведь так много врагов, заслуживающих мести.

 Возможно, путь к выбору состоял в том, чтобы оценить, как месть может лучше всего сослужить для достижения других целей. И когда он взглянул на вопрос с этой точки зрения, то сразу понял, за что ему лучше всего взяться.

* * * * *

Кхорин отпрыгнул в сторону, и клыки лилового червя сомкнулись в том месте, где он только что стоял. Дварф поднялся, взмахнул топором и рассек одну из выпуклостей, тянущихся вдоль всего тела червя.

Ответный удар был предсказуем. По правде говоря, червь не должен был быть в состоянии вывернуть голову настолько далеко, чтобы дотянуться до Кхорина, но у него как-то получилось. Челюсти