— Подстричь? — переспросил Розенкварц. — По-моему, они все к ней что-нибудь прибавляют. Твоя история разрастается, как сорная трава! И вид у этой травы не самый привлекательный, если хочешь знать мое мнение.

Фенолио раздумывал, не швырнуть ли в него чернильницей, но тут в дверь просунула голову Минерва.

— Гонец, Фенолио! — Лицо у нее раскраснелось, как от быстрого бега. — Гонец из замка! Он хочет тебя видеть! Козимо хочет тебя видеть!

Фенолио бросился к двери, на ходу оправляя хламиду, сшитую ему Минервой. Он не вылезал из этой обновки уже несколько дней, она вся измялась, но тут уж сейчас ничего не поделаешь. Когда он хотел заплатить Минерве, та покачала головой и сказала, что он уже заплатил — теми историями, что каждый вечер рассказывает детям. И все же хламида была великолепная, хоть и куплена всего лишь за детские сказки.

Гонец ждал на улице перед домом. Лицо у него было серьезное, лоб нетерпеливо нахмурен. Плащ на нем был черный, с вышитыми слезами, как будто на троне все еще восседает Герцог Вздохов.

«Ничего. Все будет теперь по-другому! — думал Фенолио. — Без всякого сомнения! Отныне я буду рассказывать эту историю дальше, а не мои персонажи». Его вожатый ни разу не поднял на него взгляда, пока они шли по улицам Омбры. «Чурбан неприветливый!» — отругал его Фенолио про себя. Но, возможно, и этот гонец вышел из-под его пера: одна из многих безымянных фигур, которыми он населил этот мир, чтобы главным его героям не оставаться здесь в одиночестве.

На внешнем дворе слонялась между конюшнями толпа латников. Фенолио раздраженно спросил себя, что они здесь делают. На стене между зубцами ходили дозором люди Козимо, как свора собак, которой поручили охранять волчью стаю. Латники угрюмо поглядывали на них, задирая головы. «Глядите-глядите! — думал Фенолио. — Главной роли ваш мрачный хозяин в моей истории не сыграет. Он эффектно уйдет, как подобает приличному злодею. Может быть, потом придется сочинить нового негодяя — книги быстро становятся скучными, если в них нет приличного злодея. Но Мегги вряд ли станет помогать мне оживить такого».

Стража у ворот внутреннего двора опустила копья.

— В чем дело?

Громовой голос Змееглава раздался навстречу Фенолио, едва тот ступил на внутренний двор.

— Ты хочешь сказать, вшивая мохнатая морда, что он снова заставляет меня ждать?

Ему что-то тихо отвечал робкий испуганный голосок. Фенолио увидел, что перед Змееглавом стоит Туллио, маленький паж Жирного Герцога. Он доходил правителю как раз до расшитого серебром пояса. За ним застыли двое стражников Жирного Герцога, но за спиной Змееглава выстроились не менее двадцати тяжеловооруженных воинов — пугающее зрелище, хотя с ними не было Огненного Лиса и даже Свистун куда-то запропастился.

— Вас примет ваша дочь. — Голосок Туллио дрожал как осиновый лист.

— Моя дочь? Если мне захочется поговорить с Виолантой, я вызову ее к себе во дворец. Я хочу увидеть наконец этого мертвеца, вернувшегося к живым! Так что веди меня немедленно к Козимо, вонючий кобольдский ублюдок!

Бедняга Туллио затрясся всем телом.

— Правитель Омбры, — произнес он тоненьким голоском, — вас не примет!

Эти слова заставили Фенолио отшатнуться, как удар в грудь, и он ступил прямо в розовый куст, вцепившийся шипами в его свежесшитую хламиду. Это еще что значит? Не примет? Входит ли это в его планы?

Змееглав выпятил губы, как будто ему в рот попала какая-то гадость. На висках у него вздулись жилы — темные полоски на пошедшей красными пятнами коже. Он окинул Туллио взглядом саламандры, взял из рук ближайшего к нему солдата арбалет и, когда Туллио съежился, как напуганный кролик, направил его на птицу в небе. Выстрел был меткий. Птица с окровавленными желтыми перьями упала прямо к ногам Змееглава. Золотой пересмешник. Фенолио придумал этих птиц специально для замка Жирного Герцога. Змееглав нагнулся и вырвал стрелу из крошечной грудки.

— На, держи! — Он сунул мертвую птицу в руку Туллио. — И передай своему хозяину, что разум он, видимо, оставил в царстве мертвых. На первый раз пусть это послужит ему извинением, но если он и в следующий мой приезд пошлет тебя ко мне с такой наглой вестью, то обратно получит со стрелой в груди уже не птичку, а тебя самого. Передашь?

Туллио посмотрел на окровавленную птицу у себя в руке и кивнул.

А Змееглав круто повернулся и махнул своей свите следовать за ним. Вожатый Фенолио боязливо опустил голову, пока они шагали мимо. «Смотри на него внимательней! — думал Фенолио, когда Змееглав проходил так близко от него, что ему в ноздри ударил запах пота. — Ведь это твое создание!» Но вместо этого он втянул голову в плечи, как черепаха, почуявшая опасность, и не шевелился, пока не затворилась дверь за последним латником.

Перед высокой дверью, оставшейся закрытой для Змееглава, стоял Туллио, глядя на мертвую птицу.

— Показать ее Козимо? — спросил он с искаженным лицом, когда Фенолио и гонец приблизились.

— Пошли ее на кухню, чтобы тебе приготовили жаркое, и отойди с дороги, — резко сказал ему вожатый Фенолио.

Тронный зал не изменился с тех пор, как Фенолио был здесь в последний раз. Окна по-прежнему были завешены черными гардинами, свет давали лишь огоньки свечей, и на каждого, кто приближался к трону, смотрели пустыми глазами статуи. Но на высоком престоле сидел теперь их живой образец, так похожий на свои мраморные изображения, что темный зал показался Фенолио зеркальным кабинетом.

Козимо был один. Ни Уродины, ни его сына не было видно. Только шесть стражников стояли в глубине, почти не различимые в полумраке.

Фенолио остановился на почтительном расстоянии от ступеней трона и поклонился. Хотя он считал, что ни в том, ни в этом мире нет никого, перед кем он, Фенолио, должен был бы склонять голову, и уж тем более это относится к персонажам, которых он создал своим пером, ему все же приходилось следовать правилам им же придуманного мира, а поклон перед теми, кто одевался в шелк и бархат, был здесь такой же естественной, необсуждаемой вещью, как рукопожатие в прежнем его мире.

«Давай, гнись, старик, хоть поясница и ноет! — думал он, смиренно опуская голову. — Ты сам все так устроил».

Козимо смотрел на него, похоже, мучительно пытаясь вспомнить его лицо. Он был весь в белом, словно желая подчеркнуть свое сходство со статуями.

— Ты ведь Фенолио, поэт, которого называют Чернильным Шелкопрядом?

Фенолио представлял себе его голос более густым. Козимо рассматривал статуи, переводя взгляд с одной на другую.

— Мне кто-то посоветовал позвать вас. Кажется, моя жена. Она говорит, что вы самый умный человек на всем пространстве между этим замком и дворцом Змееглава и что умные люди мне пригодятся. Но я позвал вас не за этим…

Виоланта? Виоланта советовала его позвать? Фенолио попытался скрыть свое изумление.

— Не за этим? За чем же тогда, ваша милость?