Выбравшись за переделы лагеря, Туон сначала пустила кобылу по дороге шагом, потом рысью, а затем и вовсе перешла на легкий галоп. Из утоптанной желтой глины дороги то тут, то там торчали ребра камней, некогда составлявших древний тракт. Для хорошо подкованной лошади такая поверхность не станет помехой, так что Мэт предусмотрительно позаботился о подковах «лезвия».

Мэт старался держать Типуна поближе к Туон, чтобы иметь возможность любоваться тем, как она улыбается. Когда девушка радовалась, она напрочь забывала о мине строгого судьи и ее лицо озарялось восторгом. Однако смотреть на нее оказалось не так-то просто, потому что между ними пристроилась Селусия. Из этой светловолосой дамочки получалась отличная компаньонка, и, судя по косым взглядам и мимолетным улыбкам, ей просто нравилось доставать Мэта.

В начале дорога оказалась в их полном распоряжении, только изредка на пути возникали фермерские телеги, но вскоре впереди показался караван Лудильщиков – вереница кричаще раскрашенных фургонов медленно катилась на юг. По бокам бежали крупные собаки. Эти собаки были, пожалуй, единственной охраной Лудильщиков. Возница первого фургона – цвет этого средства передвижения не уступал алым одеяниям Люка, если учесть, что его дополняли желтые полосы и яркие зелено-желтые колеса, – привстал и стал смотреть в сторону Мэта, а потом сел обратно и сказал что-то женщине, сидящей рядом. Видимо, он сообщил, что Мэта сопровождают женщины. Лудильщики были крайне осторожны. Весь караван мгновенно развернет лошадей и умчится прочь при малейшей опасности.

Мэт кивнул вознице, когда караван потянулся мимо. Худой седовласый мужчина был одет в сюртук с высоким горлом, такой же зеленый, как колеса фургона, а платье его жены переливалось всеми безумными оттенками голубого, яркости которого позавидовали бы даже костюмы артистов. Седовласый мужчина приветственно поднял руку…

И тут вдруг Туон резко развернула «лезвие» и галопом направилась в сторону деревьев, так что плащ захлопал на ветру. Через мгновение Селусия уже летела следом. Придерживая шляпу, чтобы ее не сдуло ветром, Мэт пришпорил Типуна и последовал за ними. Со стороны фургонов послышались крики, но он не стал придавать им значения. Все его внимание было сосредоточено на Туон. Сколько бы он отдал за то, чтобы знать, что у нее на уме! Нет, она не собралась сбежать, это точно. Скорее всего, это ее очередная попытка вынудить его рвать на голове волосы. И на сей раз ей это почти удалось.

Типун быстро обошел мерина в яблоках и оставил скрежещущую зубами Селусию позади хлестать поводьями по шее животного, но вот «лезвие» вместе с Туон продолжали держаться впереди на пути к холмам. Из-под копыт кобылы вспархивали испуганные птицы – стайки серых голубей, пестрые перепелки, а порой и хохлатые куропатки. Только не хватало еще, чтобы лошадь испугалась. Даже самый выдрессированный скакун может взбрыкнуть и встать на дыбы, если птица неожиданно выпорхнет у него из-под ног. Но что хуже всего, Туон продолжала нестись вперед, словно сумасшедшая, объезжая только особо густые купы кустарника и уверенно перепрыгивая стволы деревьев, поваленные бурей в незапамятные времена, как будто бы зная, что ждет ее по ту сторону. И самому Мэту приходилось лететь за ней, словно наскипидаренному, хотя он каждый раз вздрагивал, заставляя Типуна перескакивать через очередной ствол. Некоторые препятствия не уступали в высоте взрослому человеку. Мэт непрерывно всаживал пятки в бока Типуна, понукая его припустить еще быстрее, хотя знал, что бедняга и так старается изо всех сил. Эта проклятущая кобыла-«лезвие» оказалась слишком хороша. Они продолжали мчаться сквозь лес.

Так же внезапно, как начала эту бешеную скачку, Туон натянула поводья – от дороги их отделяла уже добрая миля. Здесь на приличном расстоянии друг от друга росли старые деревья – черные сосны в сорок шагов в высоту и раскидистые дубы, чьи ветки спускались до земли. Если спилить один такой, за пнем спокойно смогут пообедать человек десять. Валуны и камни были опутаны густой ползучей растительностью, но кроме нее едва ли можно было найти какую-нибудь зелень. Громадные дубы убивали все, что могло вырасти в нижней части леса.

– Твой конь оказался лучше, чем я думала, – заявило это безмозглое чудо, когда Мэт поравнялся с «лезвием». Туон поглаживала своего скакуна по шее. Да она просто воплощенная невинность на благопристойной прогулке! – Должно быть, у тебя и правда нюх на лошадей.

Капюшон сдуло, отчего миру явилась шапочка черных коротких волос, шелковисто поблескивавшая в лучах солнца. Мэт подавил острое желание прикоснуться к ним.

– Пропади пропадом этот нюх, – проворчал он, нахлобучивая поплотнее шляпу. Мэт знал, что нужно вести себя как ни в чем не бывало, но не смог избавится от резкости в голосе. – Ты всегда носишься, как полоумная? Ты же могла сломать бедному животному шею, даже не успев дать ему имя. Или того хуже – свернуть шею себе. Я обещал доставить тебя домой в целости и сохранности, и я собираюсь выполнить обещанное. Так что если каждый раз, отправляясь на прогулку верхом, ты будешь выкидывать такие фортели, я просто запрещу тебе даже подходить к лошадям.

Мэт очень хотел бы, чтобы последние слова так и не сорвались с языка. Но было поздно. Мужчина, если повезет, обратит всю эту угрозу в шутку, а вот женщина… Теперь остается только ждать взрыва. И ночные цветы Алудры побледнеют на его фоне.

Туон накинула капюшон и аккуратно его расправила. После чего воззрилась на Мэта, сначала склонив голову в одну сторону, а потом в другую. Наконец, она кивнула, будто бы соглашаясь сама с собой:

– Я назову ее Акейн. Это значит «ласточка».

Мэт моргнул. И что? Взрыв отменяется?

– Точно. Хорошее имя. Оно ей подходит.

А что теперь ей взбрело в голову? Эта женщина всегда поступает против его ожиданий.

– Что это за место, а, Игрушка? – поинтересовалась Туон, задумчиво оглядывая деревья. – Или лучше сказать, что это было за место? Ты знаешь?

То есть что это за место? Это же треклятый лес – вот что это. Но тут Мэт заметил, что огромный булыжник, лежащий прямо напротив него, почти полностью скрытый вьюном, напоминает покосившуюся набок голову. Женскую голову, решил он: вот эти кружки, видимо, изображали украшения в ее волосах. Судя по всему, статуя была гигантских размеров. Из земли торчал целый спан, но видны были лишь макушка и глаза. А вон тот продолговатый белый камень, опутанный корнями дуба, – кусок витой колонны. И повсюду вокруг вдруг обнаружились наполовину скрывшиеся под землей осколки колонн, большие плиты – вероятно, части каких-то крупных архитектурных сооружений, – и даже нечто, что некогда было каменным мечом в два спана длиной. Что ж, руины городов и древних монументов можно встретить везде, и даже Айз Седай вряд ли скажут, что некогда было на этом месте. Открыв рот, чтобы ответить, что он понятия не имеет, Мэт вдруг обратил внимание на три холма, расположенных в ряд где-то в миле отсюда. Вершина того, что посередине, была рассечена надвое, а у того, что слева, оказалось две верхушки. И Мэт узнал. Вряд ли где-то еще можно найти три таких же холма.

Эти холмы назывались Танцующими, а это место – Лондарен Кор, столица Эхарона. Дорога, оставшаяся позади, была когда-то мощеной, она пролегала через сердце города, который простирался на мили вокруг. Говорили, что то искусство, которое каменщики Огир вложили в создание Тар Валона, сторицею отразилось в Лондарен Коре. Конечно, все жители городов, выстроенных мастерами Огир, заявляли, что их город превосходит по красоте сам Тар Валон, но это лишь еще раз подтверждало – Тар Валон остается эталоном. Мэт сохранил кое-какие воспоминания об этом городе – бал в Лунном Дворце, пирушки в солдатских тавернах, танцы гибких танцовщиц в вуалях, Шествие Флейт во время Освящения Мечей. Странно. Потому что он помнил то, что случилось спустя пятьсот лет после того, как троллоки не оставили в Лондарен Коре и камня на камне и утопили Эхарон в реках крови и пожарах. Зачем Неревану и Эссанадре понадобилось вторгаться в Шиоту – так эта земля тогда называлась, – Мэт не знал. Эти старые воспоминания были обрывочными и полны пробелов. Он не представлял, почему три холма нарекли Танцующими или что такое Освящение Мечей. Но он помнил, что был эссандрским лордом и сражался в этих руинах, помнил, как смотрел на эти холмы, когда стрела пронзила ему горло. Тогда он упал, где-то в полумиле от места, где сейчас сидит в седле Типуна. Упал, захлебываясь собственной кровью.