– Мне пришлось поклясться, потому что ты мог натворить глупостей!

– Знаешь, так можно и изменить оттого, что пришлось…

Изменить? Как он смеет! Если бы он только слышал, как я отвечала мальчишке…

– И приревновать к стулу оттого, что показалось, – обиженно парирую я.

– Ты не ответила, понравилось ли тебе, когда это недоразумение дотронулось до твоей сладкой попки.

– Ты на самом деле больной или притворяешься?

– Отвечай.

– На что? – пыхчу от бешенства. – На тупой вопрос, ответ на который и так очевиден?

– Отвечай! – Он вдруг порывается вперед и сильно хватает меня за руку. Господи, как больно! – Почему ты не отвечаешь мне?! – рявкает он, бледный и невменяемый. – Отвечай, ну! Понравилось тебе? Понравилось?!

Я зажмуриваюсь и кричу что есть мочи:

– Мне не понравилось! Не понравилось! Не понравилось!

Слезы подступают к глазам, горло стянуло жгутом, словно на шею закинули удавку и завязали узел. Мне еще никогда не было так плохо.

Роберт отпускает мою руку, я медленно разлепляю веки и растираю ушибленное запястье.

Не смей плакать, дура!

– Надо было сразу сказать… а не дожидаться, пока я взбешусь, – ворчливо проговаривает он, устраиваясь в кресле напротив.

Хочу сказать «ты все равно бы мне не поверил», но не могу. Губы не разжимаются, язык не шевелится. Я хочу в Сохо. А лучше – в Мемфис.

Проходит целая вечность, прежде чем пилот сообщает о взлете. Роберт молчит, я тоже. Что ж, это к лучшему. Я не желаю ничего слышать, а тем более – обсуждать. Его поведение не укладывается у меня в голове.

Самолет катится по взлетной полосе, я с грустью смотрю в иллюминатор и прощаюсь с Эл-Эй. С городом, в который я прилетела с надеждой, а улетаю с камнем на сердце.

* * *

Когда мы садимся в «БМВ», в Нью-Йорке уже за полночь.

За весь полет мы с Робертом не обмолвились ни словом. Я мастерски притворялась спящей, а он работал за ноутбуком.

И что мы могли сказать друг другу?

В моей голове до сих пор не укладывается его буйное поведение.

Автомобиль мчит по знакомым улицам, напоминая мне о светлых деньках, когда я беспокоилась о первом в жизни собеседовании, непривычно дорогой одежде и прочей бессмысленной ерунде, не имеющей теперь никакого значения.

Роберт по-прежнему молчит. Я не осмеливаюсь взглянуть на него и тоже сижу тихо. Может, ему стыдно?

Нет, вряд ли. Таким ублюдкам не бывает стыдно.

Через двадцать минут мы подъезжаем к дому.

Я все-таки поворачиваюсь к Роберту и на один короткий миг задумываюсь: может, стоит попрощаться с ним?

– Энтони, проводи мисс Бэйли в квартиру, – спокойно приказывает он, даже не взглянув в мою сторону.

Разочарованно открываю дверцу и выбираюсь из машины. Дура, а чего ты ждала? Извинений? Ха-ха-ха!

Иду к подъезду, Тони с чемоданом следует за мной.

Решаю пропустить его вперед, втайне надеясь, что Роберт опомнится и выскочит ко мне, но этого не происходит.

Поблагодарив Энтони за помощь, я закрываю за ним дверь и включаю свет. Затем завожу чемодан в спальню и плетусь на кухню.

На столе упаковка свежих булочек, значит, водитель тети был здесь. Но как? Я думала, Роберт избавился от него. Может, поручил кому-нибудь другому привезти продукты? Как мило с его стороны. Не хочет, чтобы я умерла с голоду.

Удивительно, но мне расхотелось плакать. Состояние странное, какой-то транс.

Раздеваюсь, выкладываю из чемодана свои вещи, а в голове только Эл-Эй и все произошедшие там события. Секс, режиссер, бассейн, бар, ссора, рукоприкладство в самолете…

Иду в ванную и включаю душ. Мне срочно нужно смыть с себя весь негатив и подумать. А думается хорошо только там.

Пока я регулирую температуру воды, вспоминаю паренька, племянника Рамона, и пытаюсь разобраться, почему Эддингтон так взбесился. Что бы я испытала на его месте, будучи дико ревнивой? Сложно сказать, ведь я не дико ревнивая… но все же?

Если бы какая-то девка ущипнула его за задницу, как бы я отреагировала? Мне было бы неприятно. Но если бы Роберт, как и я, отшил ее, я бы обрадовалась и даже посмеялась над инцидентом. Неужели он считает, что мне нужен кто-то еще, когда рядом он? Он, в кого я безоговорочно влюблена. Уверена, он знает о моих чувствах. С другой стороны, он ведь предупреждал меня, говорил, насколько ревнив и что это не шутки. Я сама ввязалась во все это, и нечего теперь жаловаться. Но если Роберта так рассердил сущий пустяк, то что случилось бы, поймай он меня на настоящей измене? Страшно представить. Наверняка его бывшие уходили по этой причине. А сейчас и я…

Но я не ушла. Он сам, кажется, не хочет меня больше видеть. По крайней мере, его поведение свидетельствует об этом. От мысли, что я ему не нужна, сердце сжимается в комок. Несмотря ни на что, я хочу быть с ним. Или хотя бы попробовать… Сейчас, спустя несколько часов, моя обида немного прошла, деформировалась. Но я не могу позвонить ему. Во-первых, он не должен знать, что я уже простила его, а во-вторых, я боюсь услышать отказ. К счастью, мы работаем в одной компании, и у меня еще будет шанс встретиться с ним. А там посмотрим…

* * *

Понедельник начинается с оптимистичного настроя.

Для человека, который полночи проворочался в постели и уснул под утро, я неплохо выгляжу.

В «Старбаксе» играет Jefferson Airplain «Полюбить кого-то». Пока официант готовит огромный латте и эспрессо, я вспоминаю о Роберте и задаюсь вопросом: а хочет ли он полюбить кого-то? Или ему комфортно с одноразовыми девками, которых не нужно ревновать? Это ведь так удобно. Удобно, но неправильно… Для меня неправильно, однако для него, наверное, важнее спокойствие.

– Латте и эспрессо для Кэтрин! – окликает меня официант и ставит два стакана на деревянную стойку. Благодарю его и тянусь за парой соломинок.

«Тебе лучше полюбить кого-то», – допевает Грейс Слик, я выхожу из кафе и вдыхаю загазованный нью-йоркский воздух. Самый лучший, самый вдохновляющий воздух на свете.

* * *

Ровно в два мы с Джейсоном тащимся в столовую.

Торн посвежел. Кажется, мои нравоучения пошли ему на пользу, что, безусловно, радует. Сегодня мы взяли одинаковое блюдо – лазанью с тушеными овощами. Выглядит аппетитно.

– Давай у окна, – предлагает Джей, спешно шагая к единственному свободному столику.

– Откуда столько народу? – ужасаюсь я, боясь уронить свой поднос.

– Понятия не имею. Кто все эти люди? – Он смеется, и мы одновременно садимся за столик. – Я голодный, как зверь. Не успел позавтракать.