«Я! – чуть не выкрикнул Альберт. – И мог, и подумал». Но сейчас не время отчитывать жену за то, что она доверилась рыжей кликуше, а до того – открыла сердце старому пройдохе Мельбурну, который, как и всякий бастард, не упустит возможности разрушить чей-то законный брак. И уж тем более брак королевы – это какой куш можно отхватить!

– Благодарю Бога, что нам удалось вовремя обезвредить злодейку. Если бы лорд Линден опоздал всего лишь на минуту, последствия были бы непоправимыми. Кстати, не забудьте его как следует вознаградить.

Виктория улыбнулась.

– Я уже предлагала, когда он нагнал меня в коридоре, но милый лорд Линден сказал, что ему не нужны ни почести, ни земли. Все, чего он желает, это служить истинному монарху. Такой славный юноша! Он спросил, что еще может для меня сделать.

– И вы?

– И я отправила его сторожить детскую.

Не смотреть, не смотреть, не смотреть.

В народе судачат, что нечисть приходит лишь к тем, кто призывает ее, и попадаются такие чудовища, что не смеют войти в дом без приглашения. Взглянуть – значит проявить интерес. Позвать. Пригласить.

А еще говорят, что если обойти вокруг привидения девять раз, оно растворится в воздухе, но сказать проще, чем сделать. Пока что это она крепко-накрепко привязана к стулу, а призрак ходит вокруг нее, натыкаясь на полусгнившую кровать, путаясь пальцами в бордовых гардинах.

Босые ноги влажно шлепают по ковру. Под ночной сорочкой подрагивает огромное брюхо, словно бочка, полная воды. Но страшнее всего глаза – слепые, белесые, они выпирают из глазниц, как разваренные куски жира. Чтобы справиться с тошнотой, Агнесс старалась не напоминать себе, как явственно призрак походил на личинку, ползущую по картофельной грядке.

Круг все сжимался. Несколько раз кромка грязной сорочки задевала ее юбки. Девушка подобралась и затаила дыхание. Господи, пусть оно меня не найдет. Пусть поиски наскучат ему, и оно сгинет ни с чем. Но молитвы не шли ей на ум, ведь Господь, взвесив ее причитания и волю короля, пусть и двадцать лет как покойного, вряд ли сделает выбор в ее пользу.

(Сомневаться в моих словах равносильно измене.)

Прочесть заговор от нежити, один из тех, которым ее учила миссис Крэгмор? Но стоит ей вдохнуть через рот, как горло сжимается из-за нестерпимого зловония. От рук призрака несет, как из корзины с нераспроданной за день макрелью, его рубище пропитано запахами застарелого пота, камфоры и желчи.

(Вода поднимается, детка.)

Ткань юбки натянулась на ее коленях, и призрак издал гортанный вскрик, почувствовав под босой ступней мягкий скользкий шелк. Чудовище качнулось вперед. Перед глазами Агнесс мелькнула золотая цепь, и в тот же миг на шее девушки сомкнулись пальцы. Они извивались, холодные и скользкие, как угри, и медленно выдавливали из нее воздух…

Сейчас она умрет, поняла Агнесс.

(Сейчас ты мне за все ответишь!)

И Джеймса не будет рядом. Он отрекся от нее, как и все, кого она любила. Как же горько умирать покинутой друзьями, жалкой и слабой…

Нет! Быть может, она и наделала глупостей, и ее поездка в Виндзор была промашкой, растянутой на три часа, но и слабой ее не назовешь. И пусть в ней нет ни капли крови фейри, но родилась-то она в Сочельник, а значит, впитала в себя разлитое в воздухе чудо. То чудо, которое превращает колодезную воду в вино, и понуждает скотину преклонять колени в хлеву, чтобы внимать ангельским хорам, и наделяет даром пророчества зеркала и яблочные очистки… Волшебство принадлежит ей – тоже по праву рождения!

«Я медиум. Призраки приходят на мой зов. Когда я говорю, они молчат и внимают».

(Эмили, Эмили, Эмили!)

Агнесс вытаращила глаза.

– Папенька? – просипела она.

Призрак уставился на нее незрячими белесыми глазами.

– Это же я, принцесса Амелия… Эмили. Помогите, папенька, мне так страшно.

Хватка на ее горле разжалась. Склонив голову набок, призрак хлопал губами, повторяя ее имя.

– Эмили? – Распухший язык вяло ворочался во рту. – Детка, что с тобой? Что? А?

Выражение его лица, если это вообще можно было назвать лицом, сделалось осмысленным. Он снова зашарил руками по ее плечам, спускаясь все ниже, и содрогнулся, нащупав ремни…

– Меня связали доктора, – второпях объяснила Агнесс. – Те самые, которые так издевались над вами, папенька.

– Что?! – взревел король. – Доктора?! Ненавижу докторов… привязывали меня к стулу на весь день, затыкали мне глотку кляпом, чтобы я давился блевотиной… ставили мне пиявки за уши, чтобы те выжрали мне мозг… и насмехались над моими корчами, пялили гнусные рты…

– Да-да, те самые доктора! Они связали меня, а вода уже подступает! У меня чулки намокли!

– О, Эмили! Неужели и над тобой надругались… но от них только такого и жди… Потерпи, сейчас папа тебя развяжет. Вот так, вот так.

На то, чтобы расстегнуть все застежки и отвязать длинные рукава от кресла, у него ушло не менее двадцати минут. Пальцы-обрубки никак не смогли ухватить завязки и соскальзывали с металлических пряжек. Несколько раз король останавливался и хлопал руками по бедрам. Переводить дыхание ему не требовалось, зато бранные слова хлестали из него, как вода из уличного насоса. Таких выражений Агнесс никогда прежде не слышала – ни от пьянчуг в таверне, когда приходила за почтой, ни от барона Мелфорда, который на чем свет стоит проклинал ее из своего фарфорового плена, ни даже от сэра Ги. Некоторые, наиболее понятные, она взяла на заметку.

Собрать бы ворох таких слов и швырнуть в лицо кузену Чарльзу, мерзкому перебежчику, предателю родни и друзей. Она вспомнила, как он побледнел и чуть не разрыдался, узнав о расследовании, а потом опрометью бросился к себе. А она, дура распоследняя, подумала тогда, что упоминание призрака задело его деликатные чувства, напомнив о смерти отца. О, как она ошибалась, и Джеймс вместе с ней!

Если уж на то пошло, чувств у Чарльза нет и в помине. Сколько времени ему понадобилось, чтобы договориться со своей совестью? Полчаса, не более того. А после он вернулся и с хрустом пошел по головам…

Наконец смирительная рубашка перестала сдавливать ей грудь. Пленница вскочила с кресла и, поводя плечами, попыталась стряхнуть с себя плотную парусину. Ниже локтей руки были словно выточены из пробки, упругой и пористой, но неживой. Согнуть пальцы никак не удавалось. Пока Агнесс трепыхалась, размахивая длинными рукавами смирительной рубашки, призрак ухватился за один рукав и хорошенько дернул. Теперь она была свободна. Девушка потрясла кистями рук, пока к ним не прилила кровь, а затем размяла затекшие плечи и шею. Ныло все тело. Там, где в кожу впивались ремни, она нащупала вспухшие полосы, как будто ее исхлестали бичом.

Зато жива. Зато на воле.

Аккуратный пучок на затылке превратился в колтун, где запутались шпильки. Вздохнув, Агнесс позволила рыжеватым локонам упасть на плечи. Ощущение было непривычным, ведь даже перед сном она заплетала косу, а в ванне, за исключением двух раз в месяц, прятала волосы под чепец. Но почти сразу девушка почувствовала такую легкость, что ей захотелось ослабить шнуровку корсета, а то и вовсе его снять. Наверное, именно так становятся на скользкую дорожку, и, стоит раз нарушить приличия, ноги сами твердой поступью пойдут к блудодейству.